Промелькнувший метеор (книга 1)

Зейнеп уже слышала, что отец и Айганым договорились между собой, что у нее есть жених Чингиз знатного ханского рода и что учится он в русском войсковом училище в Омске. Слышала она от досужих сплетников, а их в ауле всегда было предостаточно, что жених нарушает слово, данное матери, и ведет себя не вполне достойно. Слухи эти она воспринимала, как не касающиеся ее, словно речь шла о другой, вовсе не знакомой ей девочке.

Но когда к берегам Темного озера Нияза неожиданно дошла весть, что сюда едет Айганым, будущая ее свекровь, Зейнеп впервые пришла в смятение, почувствовав, что прежде не волновавшие ее намеки и слухи близки к правде. Девочке казалось, будто она беспомощный козленок киик, настигнутый волком. Бабушка Мамык, так нежно оберегавшая свою внучку от всяческих житейских невзгод, верная ее защита, скончалась в прошлом году. Зейнеп не сблизилась с родителями после смерти бабушки, даже не переселилась в их дом и продолжала спать на постели Мамык, с ней рядом оставалась только служанка — бабушка Бутикей. В эти дни и внимательная Бутикей не могла ее утешить. Уткнувшись в подушку и заливаясь слезами, Зейнеп с острой болью и тоской вспоминала ласковую Мамык, заменявшую ей мать. Рассеялось навсегда наивное представление о том, что она мальчик. Перестали прельщать ее забавы в табуне. Она думала только об одном; что же теперь ей делать, как найти выход из этого тупика.

Может быть, подумала она, ее выручит старший брат Муса? Юноше исполнилось пятнадцать лет. Он был уже почти взрослым джигитом и любил своевольную сестренку. В свое время отец хотел определить его в Омск, в училище, где теперь учился Чингиз, но бабушка решительно воспротивилась этому, считая, что мальчика нельзя отдалять от дома. И когда отец под влиянием Мамык передумал и предложил отдать его учиться в Баянаул, учиться и по-мусульмански и по-русски, бабушка уже не возражала и только с тревогой спрашивала, не будет ли ему трудно и там.

В Барнауле Муса чувствовал себя хорошо. Горная прохлада, сухие и чистые степные ветры закалили его. Он очень скоро стал красивым юношей богатырского телосложения.

В детстве Муса и Зейнеп были неразлучны, хотя брату часто доставалось от капризной, любимицы бабушки. Зейнеп была задирой, драчуньей. Она, бывало, не только выбранит Мусу, но и палкой его перетянет. А если Муса отнимет палку и прочно схватит ее за руки, то начинает визжать и плеваться. Но брат терпеливо сносил эти выходки. Когда же он уехал в Баянаул, Зейнеп начала тосковать. Словом, как жеребята: сблизятся — кусаются, разбегутся — ржут, зовут друг друга.

Но шалости эти уже отошли в прошлое, Муса с хорошими отметками кончил школу в Баянауле и уже мечтал продолжить учение в Омске, чтобы стать военным.

Весть о скором приезде Айганым и волнения Зейнеп были понятны юноше. Он и прежде знал о помолвке сестры, во серьезно к этому не относился. Свадьба представлялась далеким будущим, чем-то вроде игры. Но теперь игра становилась действительностью. В ауле Зейнеп вслух называли невестой, обсуждали, как будет к ней относиться Айганым. Только вот о Чингизе Муса почти ничего не знал.

Муса, окончательно уразумев, что и его сестренка стала невестой и разделит обычную судьбу своих сверстниц, пробовал помешать этому, пытаясь расстроить сговор. Зейнеп в его глазах была еще ребенком, у нее на губах, как говорится, и молоко не обсохло. Рано ей было испытывать унижения в чужом доме. Но мать Топан — а к кому еще мог обратиться Муса за помощью — грубоватая и строгая мать Топан оказалась неумолимой. Всех своих детей она гоняла одним и тем же прутиком и считала, что они должны слушаться одного движения ее бровей. Да и дети беспрекословно подчинялись ей, кроме Зейнеп, озорного «мальчишки» бабушки Мамык. Топан, когда Зейнеп жила в доме бабушки, не вмешивалась в ее воспитание, ничем не попрекала свою дочь, смирялась с ее «мальчишеством». Так продолжалось некоторое время и после смерти Мамык. Но и Зейнеп становилась старше, прекратила свои выходки и оставалась верной только одной своей привычке — носить мальчишескую одежду.

Однако просьбы Мусы не привели ни к чему. Топан была неумолима. На слова сына она не обратила никакого внимания, а к дочери послала близких женщин, чтобы они воздействовали не нее.

— Скажите этой баловнице, что пора взяться за ум. Что может подумать свекровь? Пусть оденется как положено. Вен какая здоровая. И груди появились. А в узких брюках бедра так и выпирают. Довольно ей щеголять в мужской одежде. И нечего волосы трепать. Пусть их расчешет и заплетет в две косы.

Зейнеп и на этот раз взбрыкнула и выставила женщин с такой неистовой бранью, что те только руками развели. Они вернулись ни с чем к Топан. Мать разгневалась еще пуще, но нового шага не предприняла:

— Пусть ее блажит. Никуда ей от своей судьбы не уйти. Все равно стреножим.