Прометей № 4

Помещенная под такой герменевтический «микроскоп», хорошо известная событийная канва пугачевщины предстает в виде конкретных человеческих судеб, тем самым обеспечивая более глубокое понимание яркого феномена российской истории. Причем совсем не обязательно, чтобы акцентировались личности большого исторического масштаба, не меньший интерес вызывают фигуры «второго» или «третьего» плана, какой, например, была обычная девушка Татьяна Елагина (в замужестве – Харлова), ставшая одной из первых жертв «восстания масс». Ее трагически оборвавшуюся жизнь, казалось бы, можно считать вполне заурядным эпизодом на фоне пугачевского бунта. О насильственных действиях бунтовщиков сохранилось много других впечатляющих примеров, но именно данный случай еще в дореволюционный период был растиражирован в качестве символа не только вопиющей жестокости Е.И. Пугачева, но также его мужской похоти и человеческой нечистоплотности. Подобные морализаторские маркировки уже в наше время были подхвачены любителями ниспровергать былые авторитеты. Суровость прозвучавших безапелляционных суждений и оценок диктует потребность тщательного анализа их обоснованности и оправданности.

Известно, что указанная драма разыгралась в коротком временном промежутке с конца сентября до начала ноября 1773 г. неподалеку от Оренбурга. Примерно за полгода до того, в феврале месяце, в Татищеву крепость прибыл новый командующий полковник Г.М. Елагин вместе с женой и двумя детьми Татьяной и Николаем. Вскоре состоялось знакомство новоселов с комендантом соседней Нижне-Озерной крепости 42-летним майором З.И. Харловым, а уже в первой половине апреля (предположительно с 7 по 13 число) справляли его свадьбу с их 17-летней дочерью. Однако семейная идиллия молодоженов оказалась недолгой. В середине сентября того же года на Яике вспыхнул пожар всероссийского бунта. Первые недели ознаменовались «триумфальным шествием» повстанческого войска, захватывавшего одну за другой крепости Нижне-Яицкой дистанции. Тревожная обстановка побудила Харлова отправить супругу под присмотр родителей, ибо лучше укрепленная Татищева крепость казалась более безопасным местом. Тем не менее, 26 и 27 сентября оба оборонительных форпоста быстро пали под напором пугачевцев, с их защитниками безжалостно расправились, а детей Елагина взяли в плен. Но уже 3 ноября в одночасье овдовевшая и осиротевшая Харлова со своим 11-летним братом внезапно были расстреляны.

Портрет Е. И. Пугачева, приложенный к изданию «Истории пугачёвского бунта» А. С. Пушкина, 1834 г.

Надо заметить, что в письменных источниках пережитые ими бедствия нашли довольно лаконичное отражение. Сам Пугачев лишь единожды, на допросе в Яицкой секретной комиссии, вспомнил о захвате комендантской дочки с родным братом. Когда восставшие, торжествуя успех, «хотели их заколоть, то я в сем им воспретил и велел ей сесть в каляску», отправив «з берденским казаком к нему на квартиру». Не без горечи он признавался, что спустя время недовольные таким решением пугачевцы «выехали под дорогу и убили ее и з братом до смерти за то действительно, что я ее любил. Как о чем мне было сказано после, и я об ней сожалел».

В «Летописи» об осаде Оренбурга с чьих-то слов П.И. Рычков привел новые живописные детали про «несчастливую молодую и, как слышно было, хорошего вида женщину», которую «держал он злодей при себе и ночевал с нею всегда в одной кибитке; а потом осердясь на нее по наветам его любимцев, отослал от себя в Бердскую слободу, где наконец приказал ее убить и с братом ее. Сказывали, что некоторые тело ее видели в кустарнике брошенное в таком положении, что малолетный ее брат лежал у нее на руке».

Вот, по сути, все дошедшие до нас скупые и противоречивые сведения об обстоятельствах последних дней несчастных страдальцев. Преимущественно на их основе была сконструирована романтическая история о скоротечной, но бурной любви «красавицы и чудовища» в обрамлении кипящих страстей с горьким финалом. Причем, в глазах создателей научно-популярной фантазии поведение Пугачева однозначно заслуживало нравственного порицания. Первым к этому приложил руку А.С. Пушкин, не только познакомившийся со многими ранее засекреченными пугачевскими материалами, но значительно дополнивший их записями рассказов очевидцев или потомков событий. Важно отметить, что поэт владел не полной информацией, ибо «несмотря на неоднократные запросы», так и «не смог получить доступа к протоколам допросов Пугачева». А потому принял «версию своих источников» о расправе, учиненной, якобы, «с ведома Пугачева и даже по его приказу». Исследовательская добросовестность Пушкина не оставляет сомнений, что в случае знакомства с иными данными, его трактовки всего сюжета и главных действующих лиц были бы заметно скорректированы. Но недостаток репрезентативных фактов не предоставил ему такой возможности.