Прометей № 4

Незадолго до того, как в январе 1933 года Гитлер пришёл к власти, Седов перебрался из Берлина в Париж, что, по-видимому, и обозначает начало его политической деятельности. Как следует из материалов из бывших советских архивов, Марк Зборовский, агент НКВД, который стал доверенным лицом Седова и, несомненно, самым ценным информатором советских спецслужб в среде парижских троцкистов, докладывал в Москву, что в июне 1936 года получил от сына Троцкого предложение отправиться в СССР для ведения там нелегальной работы. Зборовский ответил отказом, но как помощник Седова принимал деятельное участие в подготовке «Красной книги» к печати. [369]

Как отмечает ван Хейенорт, Седову пришлось пообещать французской полиции, что он воздержится от политики[370], и, таким образом, у него было достаточно веских оснований скрывать истинный характер своей деятельности и распространять о ней всевозможные небылицы. Но факт остаётся фактом: Седов лгал, что поставил крест на политической деятельности, и он также солгал, когда опровергал существование «блока троцкистов и „правых“».

Итак, нами установлено: в «Красной книге» Седова написал неправду о московском процессе 1936 года. Сам автор, несомненно, согласовывал свои действия с отцом, ибо цель его пухлого сочинения состояла в том, чтобы опорочить обвинения выдвинутые против Троцкого в суде. Но мы также видели, что координация их усилий в случае с Гольцманом дала сбой.

Ни Эстер Филд, ни Седов не стали бы распространять свою ложь без санкции Троцкого. Поэтому он – такой же участник распространения неправды, как все его сообщники.

6.9. «Расчистка» архива Троцкого.

К фабрикации вышеупомянутой лжи причастны ещё два человека – Исаак Дойчер, известный литератор и биограф Троцкого, и личный секретарь Троцкого Жан ван Хейенорт.

Дойчер досконально изучил отчёт комиссии Дьюи. Поэтому ему было хорошо известно, что на слушаниях Троцкий настаивал на якобы плохом владении норвежским, но не решился написать о том правду в своей книге. Впрочем, только такими умолчаниями и искажениями дело не ограничилось. Ни слова не сказал Дойчер и о противоречиях в заявлениях Седова и Троцкого по поводу их связи с Гольцманом. Установив, что Седов и Гольцман часто встречались друг с другом для обсуждения событий в Советском Союзе, Дойчер признался, что сведения об этих встречах почерпнуты им из переписки Седова с Троцким: «Это свидетельство основано на Лёвиной (т. е. Седова. – С.-Э.Х.) переписке с отцом и на его показаниях французской следственной комиссии, которая в 1937 году проводила расследование в преддверии мексиканского контрпроцесса»[371].

Из чего явствует, что связи Троцкого и Гольцмана носили, по меньшей мере, косвенный характер. Но Дойчер, зная о них, скрыл то, что Троцкий лгал комиссии Дьюи по поводу такого рода контактов. Промолчал о них и ван Хейенорт, хотя как личный секретарь Троцкого он отвечал за переписку своего босса и имел доступ к документам из его архива.

Ничего не написал Дойчер и о создании «блока „правых“ и троцкистов». Как и раньше, здесь мы имеем дело не со случайной оплошностью, а с сознательным замалчиванием фактов со стороны Дойчера: ведь именно он обладал доступом к закрытой части архива Троцкого в Гарварде – той самой, где Гетти обнаружил многочисленные доказательства осведомлённости Троцкого о блоке. [372]

Ясно, что кто-то хорошенько «почистил» архив Троцкого. Но зачем? На то может быть один-единственный вразумительный ответ: под архивным спудом хранились документы, компрометирующие Троцкого. Бруэ утверждает: поскольку все сохранившиеся в архиве Троцкого свидетельства, связанные с «блоком „правых“ и троцкистов», относятся к 1932 году, то, следовательно, и сам блок просуществовал один год. Однако такое допущение неправомерно. Ни Бруэ, ни нам самим доподлинно не известно, что именно там с успехом удалено и что никаких следов больше не осталось. Отсутствие исторических доказательств нельзя считать доказательством их отсутствия.