Пропаганда 2.0

Сегодняшняя российская картина наполнения информационного пространства носит следующий характер [6]: «Для тех, кто получает новости преимущественно из одного источника, главным каналом информации является телевидение, в этой группе его доля составляет 85 %. Напротив, тех, кто читает новости в Интернете и при этом не смотрит телевизионные информационные программы, в целом не более 5 % населения. Роль новостных телепередач снижается по мере увеличения числа применяемых источников информации: среди тех, кто использует 2 источника, доля телевидения снижается до 46 %, среди тех, кто использует 3 источника – до 33 % и т. д. Чем беднее «информационные наборы» россиян, тем в большей зависимости находятся они от телевидения».

Однако один из выводов этого исследования состоит в том, что современный Интернет не в состоянии конкурировать с телевидением в формировании информационной повестки дня. При этом доверяют телевидению далеко не все смотрящие его: это около половины населения России, в Москве – 65 %. Но смотрят ТВ и те, кто ему доверяет, и те, кто не доверяет.

И совершенно необычное наблюдение, которое как раз и подтверждает отмеченную выше смену целей в пользу не стандартной цензуры, а цензуры, внедренной в голову потребителя информации. Д. Волков пишет с коллегой из Левада-центра: «Критическое отношение к получаемой информации затруднено. Это лишний раз подтвердила кампания освещения событий в Крыму и Украине: чем дольше освещались по ТВ эти сюжеты, тем меньше сомнений в их объективности оставалось у россиян».

М. Трудолюбов смотрит на эту проблему со стороны того, что подобная картина мира физиологически более приемлема [7]: «Нынешний средний житель сознательно выбирает небольшой, но ударный набор медиапродуктов. Российские пропагандисты не полностью закрывают доступ к иным СМИ (хотя и затрудняют его), а дают людям то, что те могут легко усвоить и от чего могут получить мощный эмоциональный эффект: поглощающий внимание, пугающий, возвышающий. Это продукты, действующие практически на гормональном уровне и вызывающие быстрое насыщение, удовольствие и, если угодно, интоксикацию. Если считать, что чисто физиологически цель любого человека – получение максимума позитивных эмоций (гормонов) при минимальных затратах энергии, то телевизор дает как раз позитивные, иногда возвышающие, победные эмоции. Затраты у человека при получении таких удовольствий минимальные. Смотреть телевизор не очень сложно».

Ножницы и меч не исчерпывают арсенал пропаганды, есть еще и «бочка варенья и ящик печенья» для тех журналистов, которые стоят на пропагандистской вахте. Их могут не любить, но свою задачу они выполняют очень точно, создавая и внедряя свой вариант контроля информации в головах у потребителей.

Россия совершила переход от одной базы легитимизации власти к совершенно другой. И это, кстати, говорит о том, что будущее экономическое ухудшение жизни уже встроено в систему и наперед оправдано.

Л. Гудков подчеркивает [8]: «Власть меняет легитимационную базу – это уже не «процветание и стабильность», а «враги», внутренние и внешние. Резко усиливается антизападная пропаганда (хотя идет она давно – с приходом Путина)» (более подробно о динамике антиамериканских настроений см. в [9]).

И еще одна фиксация роли пропаганды из его уст: «В ноябре 2013 года, когда мы спрашивали о Майдане, две трети никакой враждебности по отношению к вышедшим на площадь в Киеве не испытывали, считали, что не надо вмешиваться в их дела. Но уже в январе 2014 года ситуация резко изменилась, потому что пропаганда начала говорить, что к власти на Украине пришли фашисты, «киевская хунта». А с фашистами какой может быть разговор?».

Как видим, речь идет о результатах пропагандистской работы всего за несколько месяцев. Все дело в том, что фашисты и хунта встроены в систему реакции, которая порождается без размышлений. И, как правило, это именно негативная реакция. Пропаганда в этом плане лишь усиливает то, что уже есть в голове у человека. Просто под эти символизации был подведен новый объект, а реакция осталась той же.

Интенсив пропаганды породил свой список слов-мемов: от ватника до укропа [10–15]. В них также оценочная сторона (принципиально негативная) превалирует над содержанием. Поскольку пропаганда разговаривает эмоциями, то такой набор лежит в ее основе, возникая в моменты пика, подлинного накала страстей.

Есть принципиальная разница использования этих слов и слов типа фашист для российско-украинского конфликта. Ватник поменял свое языковое значение, а фашист – нет. Фашист стал использоваться по отношению к другому объекту. Как, кстати, и военторг для передачи иронического отношения к появлению российского оружия на Донбассе.

При этом Запад уходит от того, чтобы называть террористами участников вооруженного конфликта в Украине [16]. Так что в эту модель не попадает и украинское АТО.