Пропаганда 2.0

И еще одна цитата из этого длинного интервью: «Они заставали нас врасплох. Даже бесстрашный главред «Правды» Виктор Афанасьев бывал эпатирован этими «коротичами». На страницах своих газет мы старались открыто не выступать против них – считалось, что все это идет под флагом «очеловечивания социализма». Мы были тоже за то, чтобы сама коммунистическая идея была раскрепощена, носила созидательный и творческий характер, чтобы она не была достоянием и жертвой ограниченных долдонов. Войны с «коротичами» не было, но возникало чувство какой-то опаски. Это чувство резко обострилось, когда началось «избиение» кадров. Поначалу убирали засидевшихся стариков. Мы, журналисты, относились к этому с пониманием – думали, что так и надо «бонапартам», следует быть умнее, не быть косными. Но когда Горбачев вдруг заявил: «Нам надо обновить состав ЦК», и без всякого съезда, вне легитимности взял и вывел из ЦК более 100 человек, это для многих стало ударом озаряющей молнии. Растоптав проверенные партийные подходы представительно формировать руководящий орган партии, они стали вероломно проталкивать своих единомышленников. И раньше это бывало, но тут интенсивно заработала эдакая «фабрика звезд», падающих с чужого неба».

Несомненно, включилось другое время и другие скорости изменений. Возможно, что это только так и можно было сделать. Но одновременно совершенно понятно, что многие результаты скорости изменений того времени мы расхлебываем по сегодняшний день и будем делать это еще достаточно долго.

Пропаганда, с одной стороны, безумно любит своих героев, но и столь же безумно ненавидит своих врагов. Одни для нее являются выходцами из рая, а другие из ада. Поэтому пропагандисты своим употреблением слов, образов и картинок указывают нам на рай или ад, как бы «прописывая» там тех, о ком повествуют.

Получается, что пропаганда в эпоху определенного падения интереса к художественной литературе, а именно она была генератором эмоционального создания образов героев и врагов, забирает у литературы эти ее функции. Конечно, это странно, но элемент этого явно присутствует.

Е. Островский фиксирует гибель текста, писателя и героя как в определенной степени взаимосвязанных понятий. Он пишет: «Государство типа nation-state в XIX и ХХ веках в России не было построено. В конце ХХ – начале XXI столетия новые средства коммуникации обесценили литературный текст как технологию (это наблюдение – общее место современной мировой теории коммуникации, пусть и малоизвестное у нас). Трагедия это или только лишь драматическое развитие истории – предмет отдельного разговора. Но в сегодняшнем мире литературный текст уже не может обеспечивать массы прямой причастностью к государственному существованию. Чтение остается важнейшим механизмом причастности к культуре. Но вот непосредственное вовлечение масс в публичное проектирование, которое необходимо для создания современного государства, технологией литературы – недостижимо. Культура жеста, поступка, публичной драмы – вот то, что вовлекает массы сегодня в массовую коммуникацию. Доминирующий формат массового вовлечения сегодня – нескончаемый новостной эпос телепотока (перемещающийся из эфира в Интернет)… Но когда эпос нескончаем – он напоминает бормотание… Массовую сопричастность создают те фрагменты видеопотока, которые возвышают на героическую высоту, вовлекают зрителей в сопереживание героям. А герои – это те, кто подвергает себя риску, выступая против потока обыденности, показывая своим примером, что есть вещи поважнее комфорта, рискует собой и своим благополучием, преодолевая страх. Событие – то, что выходит за пределы ежедневной обыденности» [23].

Еще один сегодняшний феномен – множественность текстов, к которым теперь имеет доступ обычный человек. Кстати, каждая новая технология, начиная с книгопечатания, резко расширяет доступ к текстам, увеличивая число потребителей.

Умберто Эко выделил в этом плане даже новый тип цензуры – цензуру шумом [24]. Любая информация сегодня может быть спрятана в потоке, ведь мир перешел от нехватки информации к ее избыточности. Даже разведки констатируют, что большая часть информации есть в открытом доступе, просто до нее трудно добраться из-за бесконечности этого потока.

Мы живем в мире, где информация потеряла свою значимость. И это при том, что данной эрой считается век информации. Это объясняет, кстати, и падение роли негатива, по крайней мере, на постсоветском пространстве. Мы слышим отовсюду столько негатива о своей власти, что уже потеряли способность на это реагировать.

Б. Стругацкий утверждает [25]: «Избыток информации никого еще и никогда не убивал. Недостаток – да, бывало. А избыток мы просто пропускаем «мимо уха» и озабоченно погружаемся в привычные дела. По-моему, список «важных сведений» мало изменился за последнюю тысячу лет, а по неважным появилось множество специалистов, которые ими в меру сил своих и занимаются как профессионалы».