Пропаганда 2.0

Л. Леонов, Вера Инбер, Л. Никулин, Г. Никифоров, В. Шкловский, Ю. Олеша, А. Малышкин, Вс. Иванов, В. Лидин, И. Сельвинский, А. Архангельский, И. Ильф, Е. Петров, Раиса Азарх, Б. Пильняк, М. Светлов, Эд. Багрицкий, С. Кирсанов, В. Киршон, К. Зелинский, М. Шагинян, А. Фадеев, П. Павленко, В. Катаев, С. Буданцев, М. Кольцов, С. Динамов, Е. Усиевич, А. Селивановский, М. Серебрянский, Л. Авербах, М. Субоцкий, И. Анисимов.

Присоединяюсь к чувству товарищей. Накануне глубоко и упорно думал о Сталине, как художник – впервые. Утром прочел известье. Потрясен так, точно был рядом, жил и видел.

Борис Пастернак»

Исходно это была телеграмма писателей, о которой сын Пастернака рассказывает так: «Не знаю, лежала ли та телеграмма у него под стеклом, но написана она была сильно. Дело в том, что похоронная процессия Надежды Сергеевны Аллилуевой проходила под окнами нашей квартиры на Волхонке. И Сталин шел в шинели за гробом от Кремля до Новодевичьего кладбища. Пастернак видел это из окна. Сила той телеграммы в том, что, как говорил Пастернак, он впервые думал о Сталине как художник, то есть впервые увидел Сталина как трагическую фигуру».

Что касается музыкальной сферы, то Д. Шостакович вспоминал такой случай [9]: «Сталин по нескольку дней никому не показывался. Он много слушал радио. Как-то Сталин позвонил руководству Радиокомитета и спросил, есть ли у них запись 23-го фортепьянного концерта Моцарта, который слышал по радио днем раньше. «Играла Юдина» – добавил он. Сталину сказали, что, конечно, есть. На самом деле не было никакой записи – концерт передавался вживую. Но Сталину боялись сказать: «Нет», – никто не знал, какие могли быть последствия. Человеческая жизнь для него ничего не стоила. Все, что можно было, это – соглашаться, кивать, поддакивать, пресмыкаться перед сумасшедшим. Сталин потребовал, чтобы к нему на дачу прислали запись исполнения Моцарта Юдиной. Комитет запаниковал, но надо было что-то сделать. Позвонили Юдиной и оркестру и сделали запись той же ночью. Все дрожали от страха. За исключением Юдиной, естественно. Но она – особый случай, ей было море по колено. Юдина позже рассказывала мне, что дирижера пришлось отослать домой, так как он от страха ничего не соображал. Вызвали другого дирижера, который дрожал, все путал и только мешал оркестру. Наконец третий дирижер оказался в состоянии закончить запись. Думаю, это – уникальный случай в истории звукозаписи: я имею в виду то, что трижды за одну ночь пришлось менять дирижера. Так или иначе, запись к утру была готова. Сделали одну-единственную копию и послали ее Сталину. Да, это была рекордная запись. Рекорд по подхалимажу. Вскоре после этого Юдина получила конверт с двадцатью тысячами рублей. Ей сказали, что это – по специальному распоряжению Сталина. Тогда она написала ему письмо. Я знаю об этом письме от нее самой и знаю, что история покажется невероятной. Но, хотя у Юдиной было много причуд, одно я могу сказать точно: она никогда не врала. Я уверен, что это правда. Юдина написала в своем письме что-то в таком роде: «Благодарю Вас, Иосиф Виссарионович, за Вашу поддержку. Я буду молиться за Вас день и ночь и просить Господа простить Ваши огромные грехи перед народом и страной. Господь милостив, Он простит Вас. Деньги я отдала в церковь, прихожанкой которой являюсь». И Юдина послала это убийственное письмо Сталину. Он прочитал его и не произнес ни слова, даже бровью не повел. Естественно, приказ об аресте Юдиной уже был готов, и малейшей гримасы хватило бы, чтобы уничтожить даже ее след. Но Сталин смолчал и отложил письмо в тишине. Ожидаемого движения бровей не произошло. С Юдиной ничего не случилось. Говорят, когда вождя и учителя нашли на даче мертвым, на проигрывателе стояла ее запись Моцарта. Это – последнее, что он слышал».

При этом Сталин любил и массовую культуру, например, пел песни из популярных кинофильмов. Любил слушать Л. Утесова [10]: «Гвоздем программы был блатной фольклор. Песню «С одесского кичмана» объявили «манифестом блатной романтики» и запретили. В программе были «Лимончики», «Гоп со смыком». Однако блатной джаз в исполнении Утесова имел такую ироничную интонацию, что начисто стирал воровскую романтику. На закрытых концертах для высшего руководства страны во главе со Сталиным Утесов эти песни пел по просьбе самого вождя. И больше всего нравилась песня именно “С одесского кичмана”».