Читаем Пропасть полностью

Я к тому времени был уставший, злой и голодный, поэтому не стесняясь в выражениях, "объяснил" им всем, что я о них думаю и где я их всех видел. Самое странное, что это имело определённо положительный эффект: какой-то полоумный старикашка, заявивший что он депутат (и правда, махал каким-то удостоверением), начал всем говорить, что это я их специально провоцирую, это тактика такая, ко мне не следует близко подходить — мало ли чего. А верить мне ни в чём нельзя, любые справки могут оказаться "липой". Кто меня знает — возможно я китайский гражданин…

Я сказал, что если к ним когда-нибудь, за каким-то х*ем, заявится настоящий шпион — при деньгах, хороших документах и на дорогом авто, — то они всем посёлком встанут раком и почтут за честь… далее выразился предельно похабно. Но результат был нулевой — зацикленные на чём-либо идиоты, трудновосприимчивы к критике.

Потом приехали погранцы. Спросили: "Оружие есть?" Я сказал, что будь у меня оружие — перестрелял бы всех дебилов на свете.

Привезли на заставу. Попробовали было (это с человеком, который 6 лет отсидел!) поиграть в игру — два следователя, злой и добрый. Но из меня вышел плохой улов. И тому следаку, который пытался напугать грозным взглядом (кстати — у Путина, в начале его первого президентского срока, была манера так глядеть. Потом видимо добрые люди сумели втолковать главе и гаранту, что "рыбий взгляд" — палка о двух концах. Научился, помаленьку, смотреть нормально. Перед телекамерами…), и тому который разговаривал задушевным тоном — я говорил, что они все в этом краю шизанутые, всем нужен врач.

"Добрый" оскорбился и насупился. Реакция "злого" была потрясающей (я ожидал чего угодно, только не этого). Он притащил свои документы, стал трясти ими перед моим носом и орать, что в школе был круглым отличником. Вон проняло-то как — дураки страшно обижаются, когда их называют дураками…

Но в принципе, я своего добился — игру им сломал, настроение испортил. Им стало со мной неинтересно. Они меня отвезли к ментам — в спецприёмник. В этом спецприёмнике я провёл одну ночь. Там не забыли меня накормить.

В наше время существует анекдотическая поговорка: "Чем больше я узнаю таможенников — тем больше люблю гаишников". Перефразируя эту присказку, могу сказать: чем больше в Приморье я глядел на пограничников и то, что они сотворили с краем — тем больше оттаивало моё отношение к ментам. Всё-таки гражданская власть — какой бы примитивной ни была — явно лучше, чем военная хунта. В своё время, один из советников американского президента Кеннеди, говорил ему: "Вы слушайте, что говорят военные — и никогда не поступайте согласно их советам. У них у всех мозги немножко набекрень, им всегда хочется чуть-чуть повоевать". От себя могу добавить: военные — это не наигравшиеся в детстве взрослые, которые не вполне отдают себе отчёт в том, что главными в стране являются вовсе не они, а те кто производит что-то полезное. Иногда вояки обижаются на гражданские власти, которые их время от времени одёргивают. Например, когда американский генерал Шварцкопф, командовавший войсками США в Ираке (во время первой иракской войны) и освобождавший Кувейт, позволил себе высказать критику в адрес руководства своей страны (оно не разрешило тогда свергнуть Хусейна и ввести войска в Багдад) — ему пришлось тут же отправиться в отставку. И это — правильно. Не страна находится на содержании у военных (или — пограничников, полиции), а военные (пограничники, полиция) — у страны. Над вооружёнными и амбициозными людьми, должен существовать максимально строгий контроль общества. В противном случае, военные (обычно ни хрена не смыслящие в экономике) возьмут власть над обществом — и превратят его в стадо нищих идиотов.

Разумеется в спецприёмнике и кроме меня были люди — разного вида и возраста. Я там долго матерился, насчёт "шкур, стукачей и козлоты". Некоторые (преимущественно горожане) качали головами и смеялись вместе со мной. Но были и пожилые, деревенские, которые ничего странного в происшествии не усматривали. "Да мало ли кто по дороге может идти — на лбу ведь не написано…"

Тут уж я сдерживаться не стал (не перед кем бисер метать): "А что можно разведать лазутчику в сраной Филаретовке? Кого еб*т пастух Ванька, или кому даёт доярка Манька?!"

— "Да х*й его знает, всяко ведь бывает…"

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное