Пропасть

На рассвете, за окнами вновь замелькали карельские полустанки. На местных вокзальчиках надписи обычно, на двух языках — русском и… я думал, карельском. Нет, оказывается на финском. По принципу "мы подумали и я решил", в своё время товарищ Сталин посчитал, чо карелам положено использовать, в качестве литературного, финский язык. Видимо была задумка, рано или поздно включить Финляндию в состав СССР, "воссоединив" её с Карело-Финской ССР, существовавшей в ту эпоху. А так как финнов, в целом, намного больше чем карелов — то финский язык и был назначен "основным" загодя, хотя в самой-то Карелии, финнов, кот наплакал. А что — ведь с Молдавией подобный финт удался. Сначала изобрели Молдавскую АССР в составе Украины и со столицей в Тирасполе. Потом оттяпали у румын Бессарабию. Большую часть этой Бессарабии, присоединили к большей части украинской Молдавии — и вот вам новое блюдо, под названием Молдавская ССР, искусственно слепленное из двух разных и неравных половинок… Но — с Финляндией этот номер не прошёл. Она кое-как отстояла свою независимость, хоть и ценой потери части территории — как лиса сохраняет свободу, отгрызая лапу, попавшую в капкан. А финский язык так и остался "основным" в Карелии, даже после того, как (видимо отказавшись от мысли когда-либо захватить Финляндию) Хрущёв, лишив Карелию статуса союзной республики, включил её в состав РСФСР на правах автономии — как бы в обмен на Крым, подаренный Украине.

На слух русского человека — что карельский, что финский языки, одинаково кошмарно-непроизносимы. Например, фраза: "доброе утро", по-фински звучит: "хювя пяськя"; а по-карельски: "хювяя пяйняя". Есть конечно слова попроще. Например, счёт: "один, два", по-фински звучит: "юкси, какси". А слово "ребёнок" — "лапси". "Два ребёнка" — "какси лапси"…

Карелы, с какой-то непонятной гордостью, считают себя нацией колдунов. До сих пор названия многих населённых пунктов в Карелии переводятся на русский язык жутковато: "жилище колдунов", "ведьмина гора", и прочее в том же духе. Когда-то колдуны играли громадную роль в жизни этой, формально христианизированной нации. Но в двадцатых годах молодчики из ОГПУ, загнали всех колдунов, ведьм и знахарей, в один большой эшелон (некоторые рассказчики говорят, что таких эшелонов было два) и вывезли в неизвестном направлении. Ни один не вернулся. Демоны карельского эпоса оказались бессильны против такой напасти как ЧеКа.

Слушая треп попутчиков, я вдруг ловлю себя на мысли, что мне стало лучше. Утро принесло заметное облегчение. Я уже почти не опасаюсь, что могу не очухаться до Москвы.

Но — облегчение относится только к моему физическому телу. А в мозг продолжает отбойным молотком стучать одна и та же мысль: "Что дальше? Куда теперь кинуться? Кто и где меня ждёт? Хорошо — доеду я до Москвы. А дальше что? Что дальше-то?.."

23

После бесплодного вояжа в Мурманскую область, мои рывки за пределы Москвы не прекратились. Уж не знаю какая меня муха укусила, какой бзик накатил, но вздумал я сунуться в Коми — в южную часть республики. Там же много судимых. Ну и я между ними как-нибудь, где-нибудь в леспромхозе, или на буровой…

Но едва показался за окнами поезда нездоровый болотный комяцкий лес (а для кого-то, может быть — романтика), как мне изрядно поплохело. На душе стало муторно и тошно. Самовнушение? Нервишки? Может быть, может быть…

Однако взял себя в руки — не пятилетний ребёнок всё-таки. Хорошо хоть морозов сильных в это время не было. Да и не забирался я далеко на север. Тыкался, на манер слепого котёнка, в основном в районе Микуни (широта Санкт-Петербурга, почти курорт по комяцким меркам). Довольно быстро усёк, что на предприятия нефтегазового сектора, соваться, без большого блата — не просто бессмысленно, а откровенно смешно. Это не слишком приятно и быстро замечается — когда на тебя с жалостливым сочувствием смотрят, как на больного.

Ну а что касается посёлков, в которых были расположены леспромхозы…

Там общая картина — полный абзац (мягко выражаясь). Остановилось всё, что вообще способно останавливаться. Местами даже водопровод отключен. Таскают аборигены воду из ручьёв и болот — как в каменном веке. Жутко завидуют счастливчикам, которым повезло устроиться на работу в лагерную охрану. Бабы выбегают наперегонки к поездам (в том числе к пригородным, состоящим всего-то из двух-трёх вагонов) с ведёрками ягоды, с варёной картошкой, или ещё с какой-нибудь съедобной дребеденью. Дрожат от холода, носы на ветру пообмораживали, пальцы на руках не разгибаются. Одна другую отпихивают, друг дружке завидуют: "Анька — ты продала-ль?" — "Да куды там, продашь!.." "А Райка, гля-кось, уже спулила половину-т." — "Чё, пра, продала?! Ты гля!.." "Грю те, продала!" — "Вот юла! За ней не угонисси!.."