Пропавшая

— Я ничего не слышала, — отвечает Беа.

— Умоляю! Открой, пожалуйста, багажник, я хочу посмотреть…

— Садись давай в машину! — отрезает Беа и садится на водительское сиденье.

Я иду следом, но только потому, что она обещает мне проверить, жива ли Шелби, когда мы доберемся до места. Не включая фары, Беа заводит автомобиль.

— Если она жива, то мы отвезем ее больницу, — настаиваю я. — Пообещай мне, Беа. Пообещай, что отвезем ее, если она жива.

— Она не жива.

— Но я слышала!..

— Тебе показалось.

Беа трогается с места. Не знаю, куда мы направляемся и сколько туда ехать. Если Шелби все-таки и вправду жива, то лишь бы ей хоть на какое-то время хватило кислорода. Правда, совсем рядом с багажником выхлопная труба. Может ли туда просочиться углекислый газ? А если у Шелби внутреннее кровотечение, долго ли она протянет?

Проехав квартал, Беа наконец включает фары.

— Если ты что и слышала, — говорит она, — то лишь потому, что тело издает звуки, когда человек умирает.

В мою сторону она не поворачивается и неотрывно смотрит на дорогу.

На лобовое стекло начинают плюхаться крупные дождевые капли. Если прогнозы не врут, то грядет целая череда дождей.

— Давай все-таки проверим? — спрашиваю я в нескольких милях от дома.

Тут неподалеку больница, и если Шелби жива, то можно ее отвезти.

— Заткнись, Мередит! Просто заткни, наконец, пасть! — срывается Беа.

Я замолкаю и снова возвращаюсь мыслями к Шелби в багажнике. Что же мы наделали? У нее дома муж и дочка. А меня саму дома ждет в постели Джош…

Мы в пути уже не одну милю, проезжаем через весь город, едем и едем без остановки дальше. Дорога уходит в лес, проходит через пойму реки. Домов встречается все меньше, путь становится узким, каменистым, а деревья смыкают ряды, царапая ветками по капоту автомобиля.

Именно тут — посреди безлюдной, усыпанной гравием дороги — Беа и останавливается.

— Нельзя так поступать, я этого не хочу, Беа! — взываю я к ней, когда мы выходим из машины.

— Садиться в тюрьму я не намерена, — жестко отрезает та.

Такой Беа я прежде никогда не видела. Не знаю, что за женщина сейчас передо мной, но она определенно напугана не меньше моего, даже если ее страх выражается в злобе и властности. Беа не какая-нибудь там психопатка, она хорошая, просто загнана в угол и пытается спастись. А спастись можно только так.

Беа открывает багажник, и я собираюсь с духом, ведь неизвестно, жива ли все-таки Шелби или уже нет.

Пульс не прощупывается, и уже заметно трупное окоченение: лицо застыло в ужасающей маске, а кожа изменила цвет. Шелби умерла.

И все же теперь она лежит немного иначе, чем положили ее мы. Подозрительно… Выходит, она была жива и пошевелилась в попытке выбраться? Или же ее просто сдвинуло во время поездки? Никак не могу выкинуть все это из головы.

Впрочем, ничего уже не изменишь, разве что совесть немного успокоится.

Счет времени я давно потеряла, не пойму, когда все произошло и сколько вообще мы ехали.

Дождь не прекращается ни на минуту. Пока мы несем Шелби в глубь леса, она то и дело выскальзывает. В моих мокрых руках ее лодыжки словно сардины, очень сложно их удержать. Земля рыхлая, влажная, и мы идем по ней, запинаясь о корни деревьев и утопая ногами в грязи.

Вести себя тише в таком дальнем углу уже не обязательно.

Мы проходим еще пару сотен футов, все дальше в глушь. Неподалеку слышится бурный шум воды, и первое предположение, которое приходит мне в голову, — мы бросим Шелби в реку. Однако Беа останавливается неподалеку от берега и, небрежно выпустив тело на землю, принимается прямо в перчатках рыть мягкую землю.

— Так и будешь там стоять? — обращается она ко мне.

Я аккуратно опускаю ноги Шелби на землю, встаю на колени и тоже начинаю разрывать почву ладонями, на которые так до сих пор и натянуты рукава. Шелби лежит рядом, наблюдает. Шевелю руками я неосознанно, автоматически, просто потому, что нет другого выхода. Сбежать не выйдет — ключи у Беа. Ситуацией управляет она. Так что я копаю и, содрогаясь всем телом, рыдаю. Взять себя в руки никак не получается, слишком много чувств во мне сейчас бурлит — потрясение, ужас, вина, страх…

Времени, чтобы вырыть яму подходящего размера, нужна куча. Ни ширины, ни глубины пока еще недостаточно. Лопаты у нас нет, но в какой-то момент Беа вспоминает про скребок ото льда для стекла, и мы по очереди копаем то им, то найденными ветками.

Перед тем как закапывать Шелби, Беа ее раздевает: срывает футболку, стаскивает брюки, спускает до колен трусы. После родов Шелби очевидно еще не успела сбросить вес, из-за которого так переживала. Ее большая грудь вываливается из бюстгальтера, когда Беа его стягивает.

Теперь она снимает с Шелби обувь. Как же это стыдно и оскорбительно — быть найденной вот так, голой… Последнее финальное унижение. Нет, не могу смотреть, лучше отвернусь.

— Зачем, Беа?.. — спрашиваю я.

— Полиция решит: раз голая, значит, кто-то насиловал, — и будет искать мужчину.