Пропавшая гора

Они разговаривают, когда сумерки только начинают набрасывать на равнину пурпурные тени. Приближается время действий, и они вдвоем отходят от лагеря, чтобы попрощаться наедине. Стоят под деревом, взявшись за руки и глядя в глаза друг другу, и глаза девушки полны слез.

— Querida (Дорогая), — говорит он, — не плачь. Все будет хорошо, я уверен.

— Если бы я тоже в это верила, Энрике, но, о, дорогой, это так опасно! Если эти жестокие дикари схватят тебя! Ay Dios! Только подумать, что они с тобой сделают!

— Пусть попробуют поймать. Если я буду на Крестоносце, они меня никогда не поймают. На нем я уйду от них.

— Да, я верю в это. Но ты уверен, что сможешь сесть на него? В темноте ты можешь его не найти.

— Если не найду, вернуть к утесу и поднимусь.

Эти слова несколько успокаивают ее. Есть надежда, почти уверенность, что он не будет принесен в жертву в своей бесцельной попытке. Веря в это, она наконец говорит:

— Иди, querido mio. Я больше не будут возражать, но всю ночь стану молиться о твоей безопасности. Я теперь вижу, что это ради всех нас, и верю, что благословенная Мария, богоматерь, услышит мои молитвы.

Они обнимают друг друга, и губы их встречаются в поцелуе чистой любви, благословенной родителями. Потом они возвращаются в лагерь, где все приготовления к делу, которое так много для всех значит, закончены.

Глава XXIII Спуск в воздухе

Ночь оказалась такой, какой можно было пожелать, — безлунной, но не темной. Слишком глубокая темнота может помешать. Для спуска нужно освещение, и спуск должен быть управляемым.

Но шахтеры — самые подходящие люди для такого дела. Не одному из них приходилось висеть на веревке в шахте в сотнях футов от дна. Для них это дело привычное, детская игра, как для тех, кто всю жизнь карабкается на скалы за яйцами и птенцами.

Собрались у края утеса, в том месте, где будет происходить спуск, рано. Одни несут свернутую веревку, другие — длинные шесты с зарубками на конце, чтобы поправлять висящую веревку, наконец груз гамбусино совсем особый. Это седло и узда, его собственные, которые он высоко ценит, но сейчас отдает молодому другу.

— Я могу ехать на Крестоносце без этого, — говорит юноша, — управляя голосом и коленями, но так, конечно, надежней, и я благодарю тебя, сеньор Висенте.

— Ах, мучачо, как я буду рад, если это тебе поможет! И если эти вещи пропадут, я не буду жалеть о двадцати дублонах, которых они мне стоили. Я отдал бы в десять раз больше за то, чтобы ты сидел в этом седле на площади в Ариспе.

— Я там буду, амиго, меньше чем через шестьдесят часов, если Крестоносец не потерял свою силу, так долго питаясь травой.

— Этого можешь не бояться, сеньорито: на твоего коня ничего не действует. Я по-прежнему считаю его самим дьяволом.

— Лучше считай ангелом — нашим ангелом-хранителем, и я надеюсь, он это покажет

Так говорят давние товарищи по охоте, но это только небольшое отвлечение, пока разворачивают и готовят веревки.

Вместо петли, которая была бы обернута вокруг тела юноши, для него готовят совсем другой спуск. Он будет сидеть в седле, как на своем коне, вставив ноги в стремя и держась руками за веревки. Равновесие обеспечит кусок дерева, привязанный к передней и задней луке седла.

Наконец все готово, смелый всадник садится в седло и вскоре висит в воздухе. Перебирая веревку руками, его опускают, медленно, осторожно, прислушиваясь к сигналу. Сигнал они получают вовремя — тихий свист сообщает, что юноша на первом карнизе, хотя они могут понять это и по тому, как ослабло натяжение веревки.

Седло снова поднимают, в него садится сам его владелец, его тоже опускают. Это проделывают снова и снова, пока на карнизе не стоят с полдюжины шахтеров, крепких мужчин, и среди них Роберт Трессилиан.

Седло отвязывают, прикрепляют к другой веревке, и процесс повторяется, и так далее; используются карнизы, пока не добираются до последнего.

Здесь все снова проделывается, только веревка длинней; тут Педро Висенте прощается с молодым человеком, который стал ему так дорог.

— Dios te guarda, muchacho valiente! (Да сохранит тебя бог, смелый мальчик!)

Расставание почти такое же страстное, как у Генри с отцом, который, обнимая сына, говорит:

— Да будет с тобой бог, мой благородный мальчик!

Мгновение спустя смелый юноша снова в седле, он спускается, пока под его ногами не оказывается равнина. Ступив на нее, он посылает обговоренный сигнал и отвязывает седло и узду от веревки, оставив ее висеть.

Взвалив на плечо упряжь и другое имущество, он осматривается, чтобы сориентироваться, и идет по равнине в поисках Крестоносца.

Но в этот момент не он один ищет коня. Из лагеря индейцев выезжает группа отборных всадников во главе с самим вождем. Потому что главарь койотерос хочет завладеть ставшим знаменитым конем не меньше своего предшественника.

— Десять моих лучших мустангов и столько же мулов я отдам за черную лошадь бледнолицего. Тот, кто ее поймает, получит награду.