Пропавшие девушки

— Ты не поверишь, но после этого я была в шаге от того, чтобы перевязать маточные трубы, — говорю я.

— Потому что больше никогда не хотела через это проходить? — спрашивает Ава.

— Нет. — Я качаю головой. — Потому что, когда я думаю о том, чтобы завести ребенка… — Замолкаю, посасывая покрасневший участок на нижней губе. Провожу по нему языком. Думаю об Олив. — Любить что-то так сильно — очень опасно.

Глава 13

Следующие несколько дней я настолько глубоко погружаюсь в дело Дилана: пытаюсь отыскать его родных, отправляю запросы на интервью его друзьям в Милуоки, — что чуть не забываю о ежегодном благотворительном ужине Чикагского фонда помощи пропавшим и подвергшимся эксплуатации женщинам, который должен состояться в эти выходные. Это всегда болезненное мероприятие: танцзал в отеле полон богатых людей, которые так и жаждут сорить деньгами, услышав печальную историю, а на экране в глубине сцены идет непрерывный показ слайдов пропавших девушек. Ко всему прочему там требуется дресс-код, значит, мне придется где-то добыть бальное платье, хотя баланс моего банковского счета стремится к двухзначным числам. А еще там будет моя семья — члены правления фонда имени Маргарет Риз.

Пытаюсь отказаться. Звоню матери, оставляю ей сообщение, что в этом году никак не смогу достать бальное платье, и прошу передать мои извинения остальным членам правления — то есть в основном бабушке и дяде Перри. Разумеется, на следующее утро раздается стук в дверь. Посыльный принес золотистое кружевное платье с высоким воротником бренда «Маркеза Нотте» и туфли на шпильках с ремешками на щиколотках. И то и другое сидит идеально. Шах и мат.

Тем же утром еду на велосипеде в спортзал и почти час избиваю боксерскую грушу, пока футболка и шорты не промокают насквозь от пота, а один из тренеров спрашивает, все ли у меня в порядке.

— Дела семейные, — отвечаю я, и он понимающе кивает.

Наверное, я могла бы еще час продолжать в том же духе, но тогда к вечеру не смогу поднять рук, поэтому снимаю повязки и встряхиваю кистями, надеясь, что они не распухнут от столь жестокого обращения. Еду домой.

Меня так и подмывает отправиться в «Палмер Хаус Хилтон» на метро в роскошном одеянии, купленном для меня мамой. Из чистого упрямства. Но я давно не носила четырехдюймовые шпильки, и выясняется, что нельзя и рассчитывать на то, чтобы пройти больше квартала за один раз, не пожелав при этом ампутировать ноги в районе лодыжек, так что приходится взять такси.

Зал устлан бордовыми коврами, повсюду висят хрустальные люстры — непременный атрибут старых богатых домов. Как только вхожу, сразу замечаю стол моей семьи. Он располагается чуть вправо от центра сцены, там же, где каждый год, и сквозь толпу я вижу, как мама забалтывает главу администрации мэра, который искусно пытается от нее отвязаться. Удачи, приятель! Направляюсь в другую сторону, к бару — прежде чем приступить к вечерней пытке, я должна выпить, — и заказываю мартини с водкой.

— Не поможете мне найти мой стол? — произносит у меня за спиной знакомый голос.

Поворачиваюсь и вижу детектива Олсена. Он выглядит великолепно в полицейской форме класса А.

— Какого черта вы здесь делаете? — спрашиваю я, а бармен тем временем ставит передо мной коктейль.

— Меня пригласила лично председатель фонда имени Маргарет Риз, — отвечает он.

Моя мать. Господи Иисусе, эта женщина меня в гроб вгонит.

Конечно, я сама виновата, могла бы и догадаться, что Олсен будет здесь. Ведь детектив Ричардс каждый год был гостем за столом фонда. Но я полагала, что приглашение предназначалось ему лично и после его ухода в отставку совсем не обязательно должно было перейти к следующему детективу по делу Мэгги. Полиция Чикаго обожала посылать Ричардса на всякие показушные мероприятия, особенно если там были представители прессы. Он обладал старомодным очарованием и достаточно изысканными манерами, чтобы вращаться в самых состоятельных и политических кругах. Теперь я задумываюсь, не было ли это очарование прикрытием, под которым на самом деле скрывалась обычная для полицейских Чикаго безжалостность и целеустремленность. И все же, вспоминая черное пятно от татуировки под рукавом униформы Олсена, не могу не думать о том, как парень из Канаривилля будет держаться среди волков, которые меня вырастили.

— Вы отлично выглядите при полном параде, — говорю я, указывая на его форму. Это правда. Чистая правда.

— Ну, обычно я провожу субботние вечера несколько иначе, — отвечает Олсен, осматривая окружающую его роскошь. На фоне синей формы его светлые глаза темнеют.

— Не дайте декору вас обмануть, — говорю я. — Эти люди — те еще злыдни. Просто одеты лучше, чем остальные.

— Очевидно. — Он указывает на мои травмированные костяшки. Пара из них потемнели, словно чернильные пятна, выцветшие из-за частых стирок. — Поспорили из-за паевого фонда? — спрашивает Олсен насмешливым, но властным тоном, прекрасно изображая патрульного.

— Плохо руки забинтовала в спортзале, — отвечаю я.

— А я-то думал, что вы опять уложили на лопатки парня вдвое больше себя, а я это пропустил.