Пропавшие наши сердца

Да только никто не едет. Позавтракав хлопьями, они садятся на крыльцо и ждут. День пасмурный, душный, все звуки приглушены, как под толстым одеялом. То и дело им что-то слышится – шорох шин по гравию, рокот мотора. Но нет, никого.

Скоро приедут, заверяет Сэди. Просто пробки на дорогах, и все. Они уже скоро.

В хижине нет ни телефона, ни компьютера, ни интернета. Никакой связи с внешним миром. Только сейчас Чиж и Сэди осознают, насколько слабо они представляют, где находятся, – по дороге сюда они вскоре перестали обращать внимание на указатели. Тогда их не волновало, что вокруг на сорок семь акров ни души. Как в таком месте выйти к людям? В вышине над макушками деревьев темнеют и сгущаются тучи.

А вдруг никто за нами не приедет? – спрашивает Чиж. Оба задумчиво молчат. Какое-то время они здесь продержатся, здесь тепло и сухо, запас еды, что оставила им Герцогиня, можно растянуть на несколько дней или даже на неделю. А потом?

Попробуем найти соседей и от них позвонить, предлагает Сэди.

Но обоим ясно – дело это безнадежное. В какую сторону надо идти и где искать ближайшее жилье, а если удастся его найти, то кому звонить? Они прикидывают: можно по длинной гравийной дороге выйти к шоссе, а дальше двигаться вдоль него, и оно куда-нибудь да выведет – или в город, или от города, но, так или иначе, к людям. А дальше? Дальше мысль упирается в тупик. Тот, кого они встретят, ясное дело, позвонит куда следует, и их заберут, причем поодиночке. Внезапно раздается шорох, потом треск, оба замирают, но нет, никого, просто ветер качает деревья, треплет ветки. Чиж не представлял, до чего шумно в лесу.

Вдруг что-то случилось? – говорит Чиж.

Он не уточняет, но оба думают: вдруг они попались – Маргарет, или Герцогиня, или обе, – вдруг их арестовали, вдруг никто за ними уже не приедет? Или – эта мысль, еще страшнее, приходит обоим почти одновременно, но вслух они ее произнести не смеют – вдруг за ними уже едет полиция и вот-вот будет здесь? Страх мурашками бежит по коже.

Сэди качает головой, будто можно отвести беду, отказавшись в нее верить.

Этого просто не может быть, говорит она. Они осторожные, они все просчитали. Они такого не допустят.

Пойдем в дом, предлагает Чиж и встает, но Сэди не трогается с места. Идем, уговаривает он, смотри, дождь собирается. И верно, стало душно, воздух влажный, как перед грозой. Но Сэди сидит на крыльце, обхватив руками колени.

Если хочешь, иди. А я здесь побуду. Они уже скоро, я знаю.

Чиж мнется на пороге, не хочет бросать Сэди, не хочет идти один. Стоя в дверях, он смотрит на дорогу, что вьется меж деревьев и теряется вдали. Дорога пуста, и вот уже крупные капли стучат по дощатому крыльцу, расползаются темными кляксами.

Сэди, зовет Чиж, Сэди, пойдем.

Дождь шелестит, будто шипят тысячи крохотных змеек, испещряет землю тысячами ямок. Ямки превращаются в воронки, воронки – в лужи. Струи заливают дорожку, крыльцо, попадают на Сэди, а она все сидит, упрямо глядя на дорогу, и наконец, промокнув, заходит в дом.

Чиж захлопывает за ней дверь, оставив за порогом шум дождя и ветра, и тишина оглушает его. С одежды Сэди стекают ручьи, возле ног собирается лужица. Волосы прилипли к щекам, она даже не пытается вытереть лицо, и Чиж не понимает, то ли она плачет, то ли это просто дождь. Чиж трогает ее за плечо, но Сэди отмахивается.

Все нормально, говорит она.

Идет к себе в комнату переодеться и возвращается, что-то сжимая в руке.

Смотри, что я в тумбочке нашла.

Оранжевый пузырек с белой крышкой. Сэди трясет его, внутри перекатываются таблетки, гремят, словно градины.

Чиж и Сэди читают поблекшую этикетку: Херцог, Клод. Во время приступа паники принять 1 таблетку. Срок годности у них кончился в разгар Кризиса. Сэди свинчивает крышку, говорит: всего две осталось. А было… она смотрит на этикетку, а было сто пятьдесят.

Под шорох дождя они принимаются обыскивать дом, будто выворачивают чьи-то карманы. В тумбочке находят лавандовое масло, руководство по медитации, три вида снотворного. Письма на незнакомом языке, с иностранными марками. В другой тумбочке – огрызок карандаша, сборник кроссвордов «Проще простого!», бутылка из-под виски, коробка из-под патронов. Лишь сейчас они замечают, что матрас с обеих сторон продавлен, а ковер возле кровати протерт, – здесь, должно быть, каждое утро кто-то подолгу топтался, собирая силы перед новым днем. Замечают заклеенную трещину в абажуре ночника, ожоги от сигаретного пепла на дощатом полу.

Все, что есть у них в распоряжении, – это время. То и дело им чудится шум, словно кто-то подъезжает, но когда они подбегают к окну с видом на дорогу, всякий раз оказывается, что это всего лишь ветер, или дождь барабанит в стену, или скрипят и стонут деревья. На кухне, в глубине самого верхнего шкафчика, они находят упаковки макарон и фасоли, срок хранения которых истек еще до их рождения.