Прописные истины

Под пятьдесят лет Ивану, и с виду мужик как мужик, ничего особенного, кроме лысины, выпяченной вперед челюсти да багрового шрама через всю щеку. Бычий загривок, слегка заплывший жиром, покатые плечи плавно переходят в тяжелые, округлые руки — бугров мышц вроде и не видно, но знал бы кто, какая силища таится за этой покатостью, округлостью рук и плеч. Когда надо было оттянуть «квадрат», четырехсоткилограммовую квадратную ведущую штангу, и мы с Эриком уперлись в нее, а она ни с места, как скала стоит, — Иван, разозлившись на нас, налетел, уперся и один протащил ее метров на пять, пока мы не опомнились и не налегли на нее все разом…

По небу плывут редкие облака, похожие то на пароходы, то на причудливые острова.

— А я ведь в детстве хотел моряком быть, — сказал я вдруг, глядя на эти облака. — По морям путешествовать, острова всякие проплывать… Чудно…

— А попал как раз в пустыню! — рассмеялся Мишка. — Прямо пальцем в небо!

— Ну и что? — спросил Иван. — Чего ж в моряки не пошел? Или расхотелось?

— Да как-то так… Наверно, не очень-то и хотел, если б сильно хотелось, так пошел бы… Просто, как все пацаны… кто ж из пацанов не мечтал моряком быть.

— Жалко, — сказал Иван. — Плавал бы сейчас, туземцев разных на островах повидал…

— А может, и к лучшему, — сказал я. — Как-то я книжку читал про одного пацана, который все мечтал попасть на какие-то диковинные острова, названия уже не помню. А он слабый по здоровью был, этот пацан, с трудом в моряки пробился, жизнь, можно сказать, на это положил. А потом еще пробивался, чтобы в загранку ходить, его все время на внутренних рейсах держали. Ну, а когда попал на эти острова, — там, оказывается, ничего особенного нет: обыкновенная земля, песок, пальмы, а пальм этих он уже навидался. Сидел на песке и ревел, здоровый уже мужик, что вот и все — ничего, все обыкновенно…

— Так уж и ревел? — не поверил Мишка. — Что он, вчера на свет родился? Да и плавал уже, знать должен, что ничего уж особенного нет.

— Не понимаешь ты! — загорячился вдруг Иван. — Человек себе мечту построил. И сильно добивался. А когда сильно добиваешься, всегда ждешь чего-то…

— Это как с бабой, — вставил Мишка. — Пока ее обламываешь — интересно, а потом…

— У меня так с Новым годом было, — перебил его Иван. — Пацаном был, все думал, что в праздник такой обязательно что-то особенное случится. А праздник приходил — и проходил, и ничего… Да и какие у нас праздники были! — скривился он. — Мы же в Михайловке жили, была такая послевоенная слободка в Караганде: кругом шпана — оторви да брось — какие там праздники…

Мы с Иваном посмотрели друг на друга и отвернулись: неловко стало, как будто что-то подглядели…

— А, мать твою так! — выругался вдруг Мишка с остервенением. — Праздники!.. Вся жизнь по пескам да вагончикам проходит, а вы здесь про праздники! Оглянешься потом — а вспомнить-то и нечего будет. Вот что страшно, так ведь, Иван?

Азорский промолчал.

— Ну ладно! — Мишка разгорячился, сел, подобрав ноги под себя, наклонился вперед. — Ну, мы с тобой, Иван, — ладно! Мы, считай, так и будем уже. Но мне их жалко, молодых. Лучшие годы в пустыне гробят, а где-то ведь другие живут и в ус не дуют, за девками в парке бегают, чистенькие, приодетые! Вот ты! — он ткнул в меня пальцем. — Что ты здесь потерял? А тоже ведь, по морям хотел, по островам всяким!

— Да я-то что, я ж не жалуюсь.

— Ну ладно! — повторил Мишка. — Пусть ты не жалуешься. А Эрик с Мейрамом? Им же по двадцать два года! Понимаешь? Лучшие годы!

— У Эрика, между прочим, в Талды-Курганской области семья из десяти человек, — сказал я. — И все пацанята младше его. Их кормить, одевать, учить надо? А где он еще четыреста рублей в месяц заработает?

— А у Мейрама отец новый дом строит, — добавил Иван.

— Во-во! — подхватил Мишка. — О чем я и говорю! Они с нами побудут, а потом уйдут! И правильно сделают.

— Эрик, по-моему, не уйдет, — усомнился я. — Эрик — буровик.

— Это точно, — согласился Иван. — Эрик наш.

— Ну и что? — не успокаивался Мишка. — «Наш, наш»! Ему что, лучше от того, что он наш?

— Если б порядок был, — сказал Иван. — В разведочном бурении, в экспедициях, по две вахты на станок. Ребята договариваются между собой: двадцать дней одна вахта работает, другая дома отдыхает. А здесь выбросят на полгода и сиди, гребись. Бросить бы все к… матери!

— Ну а в чем тогда дело, мужики? — спросил я. — Например, мне понятно, почему Эрик здесь работает, Мейрам… И не в деньгах дело, хотя и в деньгах тоже. Им интересно, пока молодые, постранствовать, пожить где-то в пустыне, в вагончиках, рассказывать потом друзьям, хвастаться приключениями, заработками. Приятно чувствовать себя королями, знать, что везде на тебя смотрят, как на бога, директор совхоза первым руку протягивает, спрашивает, скоро ли воду дадим, а то, мол, клевера высыхают, на вас только надежда, ребята… Все это понятно. Но вы-то, вы-то давно уже через это прошли. Вас-то что здесь держит? Тебе, Иван, денег на старость хватит?

— Хватит, наверно, — согласился Иван. — Что я, ем их?