Проповеди

Одно испытанное и в высшей степени утешительное средство — есть созерцание божественного величия, любви и верности Бога к нам, в противоположность нашей малозначительности, неблагодарности и неверности, так что приходится удивляться тому, как такое упражнение может быть упускаемо из виду и предаваемо забвению; мы по меньшей мере никогда не отложим его в сторону, ибо действительно не существует лучшего и целесообразнейшего средства увереннее и скорее придти к подлинному смирению и всем иным добродетелям, чем такое упражнение; правда, его начало трудно, ибо тут же заходит речь о презрении самих себя, а кто охотно услышит подобные речи, и кто сразу же решится на их исполнение? Однако же будем продолжать, и наше упражнение вскоре приведет нас к необходимому нам упованию на Бога, а коль скоро мы его обретем, то наше сердце уже не будет так глубоко страдать, если к нам будет несправедлив кто-либо посторонний; мы устремим наш взор на Сына Божия и вспомним, что Он претерпел за нас, как глубоко унизил Себя, как позволил обращаться с Собою словно с презренным земляным червем, которого попирают ногами; и нам не следовало бы теперь стыдиться того, чтобы терпеливо и охотно взять на себя немногое из любви к Тому, Кто так много перенес и сделал для нас. Не найдет ли нас при взгляде на Него мысль о том, что мы всего лишь слабые духом, которым должно стыдиться самих себя, и теперь нам следует еще высоко ценить, если другие презирают нас или причиняют нам нечто противное?

Это упражнение, однако, должно более происходить и продолжаться из истинной любви к Богу и единственно ради Его чести , нежели единственно из ожидания нами для себя самих плодов добродетелей, которые причитались бы нам через это упражнение, ибо любить в Боге лучше и драгоценнее, нежели упражняться в добродетелях ради Бога; кратчайший путь, который прямо и без задержки ведет и приводит нас к Богу, есть любовь, и добродетель без любви не имеет сверхъестественной ценности, любовь должна быть сущностью и образцом добродетели. Эта любовь и упражнение в ней приводят нас к презрению самих себя, она делает для нас не просто возможным, но легким — не только презирать себя, но без сопротивления принимать, если это делают против нас другие; и не только это: мы даже радуемся бесчестью, выпадающему нам, если только не сами мы в нем виноваты; всякое страдание, всякая супротивность исчезает в ничто, и тем самым возвышается в нас честь Господа; посему, чем более страдание, тем лучше, тем утешительнее нам; ибо оно приближает наше уподобление Сыну Божию, ибо на всей пространной Земле нет ничего благороднее, чем страдание и терпение из любви к Богу; если бы было что-либо лучшее, чем страдать во имя Божие, и незаслуженно, то Отец указал бы Сыну сие более возвышенное.

Посему давайте страдать и страдать охотою, дабы уподобиться нашему верному Богу и Спасителю; давайте принимать презрение и поношение не только не противясь, но будем смотреть на них , как на приобретения, которые Бог хочет послать нам, находя нас достойными из любви потерпеть Его. В страдании мы приходим к истинному познанию нашего ничтожества и оплакиваем нашу прошлую греховную жизнь; теперь нам становиться ясно, насколько ничтожны мы сами и все вещи кроме Бога, которые, однако, мы некогда ставили так высоко и которыми связывали свое сердце. Из этого познания своего ничтожества происходит и истинное смирение; ибо покуда мы еще кажемся важными в собственных очах и не можем перенести со спокойным и неподвижным сердцем какое-либо ущемление или унижение, или радуемся, если нас почитают, до тех пор мы не можем говорить об истинном смирении сердца в нас самих и не можем делать вид, будто мы недовольны самими собою; может быть, корень надмения так глубоко сидит в нас? или истинное смирение само говорит о себе как таковом, и хочет ли истинно смиренный быть за это в чести? Если его почитают за то, чем он признает себя сам, за недостойного и малого, это радует его, и почтение, которое ему оказывают, есть мучение для него, ибо лишь он знает, как он его недостоин\4\; поскольку он знает, что во всей пространной Земле у него нет врага опаснее и злее нежели он сам, он ненавидит себя также серьезно, как мир ненавидит тех, которые противостоят ему; ибо он знает, что если сатана и мир хотят приблизиться к нему, они обращаются к нему самому, к его Я; и потому он стремится победить самого себя, зная, что после этой победы будут побеждены и все другие его враги.