Пророчества Авеля. О будущем России

Я бы теперь должен описать вам, графиня, те обманы зрения, которые известны под именем галлюцинация, и которые наиболее подавали повод к рассказам о привидениях. Но, может быть, вы спросите меня: чем могу я вас уверить, что привидение было действительно лишь обман зрения?.. Вопрос довольно затруднительный. Часто подверженный галлюцинации рассказывает о своем видении так живо, так вероподобно; иногда его можно уличить в явном обмане, например как Паскаля, который беспрестанно думал, что возле него пропасть; но бывают случаи, где поверка нашими собственными глазами не может иметь места, например, когда рассказываемое происшествие, утверждаемое многочисленными свидетелями, случилось в отдаленном от нас времени или месте; иногда же, увы, мы должны умолкнуть просто от недостатка наших сведений. Разумеется, многое, что теперь нам кажется чудным, непонятным, подверженным сомнению или полному отрицанию, будет делом понятным и обыкновенным для наших потомков, точно так же, как чудесное и невероятное для древних — ныне для нас принадлежит к числу вещей самых обыкновенных. Один из замечательных людей нашего времени, защищая свою промышленно-поэтическую теорию, выходившую из пределов возможного, и которая ныне сделалась добычею истории, говорил: «Положим, что в век Августа кто-либо изобрел порох и компас, скрыв свое изобретение, в продолжении двадцати лет трудился бы над его усовершенствованием, и наконец дошел до того, что мы ныне называем артиллериею, минами; вообразим, что изобретатель предстал бы тогда пред знаменитых людей августова века, держа в одной руке пороховой патрон, а в другой компас, и произнес бы следующую речь: «Мм. гг! Этим черным порошком можно переменить всю тактику Александра Македонского и Юлия Кесаря; этим черным порошком я могу взорвать на воздух Капитолий (посредством мины), за версту разрушить городские стены (бомбы и проч. т. п.), в одну минуту обратить весь Рим в развалины (взрывом большого количества пороха), на расстоянии 500 шагов истребить все римские легионы (артиллерия), уравнять силы самого слабого воина с силой самого сильного (ружье), наконец, с помощью этого черного порошка я могу носить в кармане гром и молнию (карманный пистолет); при пособии же сего другого орудия (компаса) я могу направить ход корабля, как днем, так и ночью, как в тишь, так и в бурю, терять берег из вида и не справляться с звездами».

Нет сомнения, что умные Меценат и Агриппа, выслушав такую речь, сочли бы оратора сумасшедшим, а между тем в этой речи нет ни одного слова, которое бы ныне не относилось к предметам самым простым и обыкновенным. Таковы и мы в отношении к нашим потомкам. Сколько таких явлений, которые ныне нам кажутся невероятными, но которые, может быть, действительно происходили, и которые отвергает лишь наше гордое невежество! До открытия электричества, вероятно, благоразумные люди считали вздором — рассказы о пламени, появляющемся иногда наверху мачт, которое древние назвали Кастором и Поллуксом; рассказы об искрах, являвшихся на железном шпице, не помню, какой-то горы, и служивших для окрестных жителей предвещанием бури; до изобретения термометра и гигрометра сколько раз, может быть, деревенская помещица, занимавшаяся пряжею, бранила своих прях, зачем иногда пряжа гладка, а в другое время шершава, и причисляла — (вероятно, и до сих пор причисляет) — к сказкам уверения работниц, что в сухую погоду пряжа шершавится. Теперь все это понятно и не должно возбуждать ничьего удивления.

Нет сомнения, что многие из таких явлений, которые мы ныне приписываем суеверию и предрассудкам, некогда войдут в разряд самых обыкновенных. Вы верно слыхали о знаменитом графе Сен-Жермен; много рассказывается о нем пустого; но нет сомнения, что этот знаменитый шарлатан обладал большими для его времени сведениями; если почесть девяносто девять из всего рассказываемого о нем ложным, то все останется одна сотая происшествий, которые могли случиться, и которые между тем не объяснены. Вспомните, что Робертсона, которого фантасмагория и гальванические опыты ныне так известны, за тридцать лет считали не в шутку колдуном, несмотря на то что он обыкновенно начинал свои представления объявлением, что он не колдун, а только естествоиспытатель. Что было бы, если бы он выдавал себя за колдуна? Граф Сен-Жермен, напротив, любил окружать себя таинственностью, но почти нет сомнения, что он знал много такого, чего и ныне мы не знаем. Явления так называемого животного магнетизма для нас теперь если не ясны, то явны. Вообще, вся жизнь этого человека заслуживает больше внимания, нежели как то обыкновенно полагают. Вот вам один из мало известных о нем анекдотов, но имеющий почти историческую достоверность: