Пророчества Авеля. О будущем России

В начале XVIII века жил в Париже человек очень богатый, по имени Дюма; в том источнике, из которого я почерпаю это сведение, означены подробно его звание, улица и дом, в котором он жил; я почитаю здесь излишним входить в эти подробности. Семейство Дюма состояло из сына и дочери; сверх того, в доме находилась работница, заведы-вавшая домашним хозяйством.

Дюма за его богатство обвинили, по тогдашнему обычаю, в магии и сношении с духами; этот слух наиболее подкреплялся тем, что у Дюма в верхнем этаже дома находилась комната, откуда хозяин наблюдал звезды и вычислял, по правилам астрологии, влияние звезд на судьбу рожденных под тем или другим созвездием. Многие приходили к нему за этого рода сведениями.

Каждую пятницу, ровно в три часа после обеда, Дюма уходил в таинственную комнату и запирался на замок; вслед за тем, каждую же пятницу слышались на улице тяжелые шаги огромного мула, который останавливался у ворот волшебного дома. Этот мул мог бы почесться красивейшим животным в свете, если бы на левом боку не имел широкой кровавой раны отвратительного вида. На этом муле сидел человек, не уступавший ему ростом и дородством, гордый и важный видом; но на лбу его видны были три столь красные живые рубца, что их можно было принять за раскаленные уголья; по крайней мере так всем казалось, ибо при виде страшного всадника проходящие отворачивались и закрывали глаза.

И всадник и его мул, в течение тридцати лет (Дюма было девяносто лет) являлись по пятницам постоянно, и никто не знал, откуда они приезжали, ни куда отправлялись; потому что если и следили за ними, что случалось довольно часто, их теряли всегда из вида в окрестностях кладбища Des Innocens. Всадник, приезжая к Дюма, оставлял мула на дворе непривязанным; сам же, без доклада, отправлялся в верхнюю комнату, отпирал, не постучавшись, дверь, внутри и снаружи обитую железом, и запирался с хозяином на час времени; потом сходил один, садился на мула и уезжал во всю прыть. Дюма выходил гораздо позже, уже к вечеру.

Такие поступки возбудили различные толки в соседстве. Сын Дюма был уже не молод, ему было около пятидесяти лет. Каждый год собирались женить его, а между тем он все оставался холостяком, как равно и сестра его в девках, которой уже было сорок пять лет, и которая была, по словам кумушек, большая ханжа, зла, и любила сплетни.

Сам Дюма пользовался необыкновенным здоровьем. Ни немощи, ни морщины не обличали его старости; он был проворен и силен; говорили даже, что он постоянно пользовался благосклонностью нежного пола, и в околотке ходило множество о нем на этот счет анекдотов; даже в сем отношении он считался человеком очень опасным.

В одно утро, тридцать первого декабря 1700-го, в среду (заметьте, не в пятницу), около десяти часов, послышались поспешные, тяжелые шаги большого мула. Дюма случайно находился в своем кабинете. Незнакомец сошел с мула, по обыкновению, без доклада явился пред тем, кто вероятно не ждал его вовсе, потому что, при виде незнакомца, старик вскрикнул с ужасом. Между ними поднялся спор; оба говорили горячо; спор длился. Наконец, таинственный ездок вышел из комнаты, и мул помчал его с такою быстротою, что соседи утверждали, будто не могли следовать за ним глазами.

Когда старик Дюма сошел в свою очередь, дети насилу могли узнать его. Это не был уже прежний сильный и крепкий старик: смерть была запечатлена на его лице бледном, холодном, изрытом морщинами; глаза потухли. Он объявил сыну и дочери, что не станет обедать с ними, и вскоре изъявил желание возвратиться в свою тайную комнату; он не мог уже взобраться туда один, и сын и дочь должны были взять его под руки и встащить по лестнице, по которой, казалось, он бы не мог и сойти без помощи. Ему заметили это, и он приказал прийти за ним в четыре часа. Сын, по приказанию Дюма, запер дверь снаружи и взял ключ с собою.

Что происходило в этой комнате, неизвестно. В четыре часа в комнату сына вошел какой-то проситель, имевший дело до его отца; сын попросил его помочь ему свести старика вниз; отперли дверь, вошли — комната была пуста: Дюма исчез.