Нельсона на левую. Но, может быть, сам заклинатель без намерения допустил это. Признание мага г. Лэну, что предметы являются мальчику как в зеркале, может повести к некоторой разгадке этой тайны. Постараемся объяснить наше предложение: отражаемые предметы картины могли являться в вогнутом зеркале, прикрепленном, вероятно, где-нибудь к одежде мага, и скрытом в складках широкой и неуклюжей верхней его мантии; жжение благовоний, кориандра и лоскутков бумаги, от времени до времени повторяемое, должно было беспрестанно усиливать как жар, так и облако дыма под самыми глазами мальчика, куда и могли переходить все изображения, ибо г. Лэн говорит, что волшебник, жаровня и мальчик находились в одном направлении и могли иметь сообщение; так как первый держал крепко пальцы мальчиковой правой руки, то и мог, управляя им по произволу, наблюдать, чтоб фокус отражения упадал в магическое чернильное зеркало; а строгое запрещение мальчику подымать глаза было делано без сомнения с тем умыслом, чтоб не допустить его видеть то место, откуда проистекал луч отраженного света. Все эти штуки могли быть легко устроены так, что ни г. Лэн, ни Осман этого не подозревали и не заметили, потому что они сидели за зеркалом, а действие, производимое этим зеркалом, известно всем. Сэр Давид Брустер (Bruster), в своих письмах о натуральной магии, говорит: «Вогнутое зеркало есть главный инструмент волшебника и всегда играет важную роль во всех оптических обманах; поверхность этого зеркала эллиптическая; если какой-нибудь предмет изображен в одном фокусе эллипса, то в другом фокусе этот предмет является в обратном виде и покажется зрителю, посаженному на известное место, висящим на воздухе, так что, если зеркало и настоящий предмет, отраженный в нем, скрыты от взора присутствующих, то явление это может показаться сверхъестественным. «Посредством этих-то зеркал,— говорит Брустер,— жрецы капищ языческих вызывали богов, и привидения являлись посреди дыма, подымавшегося с курений». Необыкновенные действия подобных заклинаний описаны знаменитым Бенвенуто Челлини, который сам был в одном из них участником: «Целые легионы духов,— говорит он,— явились, по повелению волшебника, посреди дымной атмосферы обширного покоя»; короче, посредством того же самого зеркала, несколько лет тому назад показывали в фантасмагории жителям Лондона друзей их, разлученных с ними или умерших. Как же нам не предположить, чтобы уроженец страны, славившейся в древности своими заклинателями, не имел понятия о вогнутом зеркале?
Итак, полагаем, что мы успели приподнять несколько завесу этих таинств; но еще о многом мы не можем сделать никаких догадок. Мы не можем сделать никакого заключения о средствах, какие употреблял волшебник, чтобы произвести изображения лиц частных, не имеющих никакой известности, как то случалось в присутствии г. Лэна и лорда Прюдо. Нам остается только заметить, что тут воображение могло играть главную роль и весьма способствовать очарованию; но и эта мысль уничтожается, когда подумаем о характере тех лиц, которые были свидетелями этих чудес.
Прибавим к замечаниям ученых издателей «Quarterly», что курение само по себе могло играть значительную роль во всем этом представлении. Некоторые вызыватели духов прошедшего века, как открылось впоследствии, употребляли в курениях разные одуряющие вещества, которые могли всех присутствующих приводить в некоторый род помешательства. Когда-нибудь подробнее поговорим об этом любопытном предмете.
Критический подход (в рамках учения православной церкви)
В православных изданиях XIX-XXI веков мы также можем найти жизнеописания монаха Авеля. В некоторых из них монах-провидец изображен истинным христианином, настоящим подвижником, обладавшим пророческим даром и сильно пострадавшим от властей за свои предсказания. Некоторые источники называют его подвижником благочестия и даже именуют его «преподобным отцам». Но есть и другой, критический подход, базирующийся на более беспристрастном анализе исторических документов.
По воспоминаниям современников, монах Авель действительно предстает перед нами как истинный предсказатель-черноризец. Однако есть свидетельства и о так называемой «бесовской прелести» монаха.
Свои откровения Авель, как он сам пишет, получал «свыше», слыша голоса или видя видения. На допросе в Тайной экспедиции при первом аресте Авель заметил, что глас повествовавший ему о царствовании Екатерины Великой и Павла I, возможно, был «демоническим».
О странном характере полученных Авелем «откровений» высказывался и митрополит Санкт-Петербургский Амвросий. После беседы с ним 29 мая 1800 года он пишет в своем послании: «...Из разговора (с ним) я ничего достойного внимания не нашел, кроме открывающегося в нем помешательства в уме, ханжества и рассказов о своих тайновидениях, от которых пустынники даже в страх приходят. Впрочем, Бог весть».