По мнению М. Хенце традицией, лежащей в основе рассказов о Набониде, являются месопотамские мифы о диких людях, которые вели животный образ жизни до возникновения человеческой цивилизации. Он отмечает, что «описания первых человеческих существ вращаются вокруг ограниченного числа снова и снова возникающих стереотипов: дикие люди живут вдали от цивилизации, бродя в пустыне. Они не едят хлеба и не носят одежды. Напротив, она едят траву как животные и пьют воду из источников»[417]
. Таким образом, можно предположить, что многолетнее пребывание Набонида в Тейме позволило его вавилонским противникам интерпретировать ситуацию как превращение царя в «дикого человека». Эта традиция получила широкую известность среди жителей Вавилонии, в том числе переселенцев из Иудеи. В их фольклоре она соединилась с версией событий, изложенной самим Набонидом в его харранской надписи. Однако легенда не приняла бы известный нам вид без влияния ряда мотивов собственно еврейского происхождения. Это идея божественного воздаяния гордым, в первую очередь относящаяся к могущественным языческим царям (Ис 14, Иез 28), и мотив обращения иноземного царя к монотеизму, характерный для многих древнееврейских произведений[418]. В результате повествование Набонида о своем добровольном изгнании превратилось в рассказ о гордыне и прозрении Навуходоносора, появление которого здесь особенно примечательно в связи с его принципиальной ролью в еврейской истории.История экзегетики
На протяжении истории иудейская и христианская экзегеза интерпретировали сон Навуходоносора исходя из толкования, приведенного в книге Даниила, то есть рассматривали этот сон как реальный исторический факт. Большинство комментаторов считало основополагающим моральный смысл, заключенный в истории гордыни Навуходоносора, его наказания и последующего возвращения в человеческий облик и восстановления в царском достоинстве. Среди подобных толкований выделяется интерпретация Ори-гена, который сопоставлял Навуходоносора с падшим ангелом[419]
. C первого взгляда она может показаться несколько неожиданной, однако ее корни очевидно лежат в еврейской экзегезе пророческих книг. Как известно, еврейская традиция идентифицировала гордого вавилонского царя из Ис 14 с Навуходоносором; его гордыня, изображенная в этом тексте, понималась как причина его последующего наказания, описанного в Дан 4. Учитывая, что христианская традиция обычно связывает Ис 14 с падшим ангелом, Ориген распространил указанное сопоставление на Дан 4, посчитав историю Навуходоносора аллегорическим повествованием о падении Люцифера. Примечательно, что в Дан 4 говорится также о покаянии Навуходоносора, и для Оригена, с симпатией относившегося к концепции апокатастасиса (всеобщего спасения), вероятно, было возможно применить и эту черту повествования о вавилонском царе к истории падшего ангела.Попытки перетолкования сна Навуходоносора как предсказания будущих событий мировой истории появляются только в экзегезе XIX столетия. Первым автором, предложившим подобное толкование, был Джон Аквила Браун, в 1823 году опубликовавший в Лондоне свое сочинение под названием «Вечерняя заря» («Even-tide»)[420]
. Дж. Браун не был профессиональным богословом или духовным лицом – по своему роду занятий он был серебряных дел мастером, обратившимся к толкованию пророческих книг. Тем не менее его толкование оказалось более проницательным, чем труды последующих комментаторов, скорее испортивших, а не развивших его. По мнению Дж. Брауна после завоевания теократического иудейского царства Вавилоном Божественного правления на земле не будет до Второго пришествия, когда Иисус Христос, как потомок Давида, вновь воцарится в Иерусалиме. Вычислить дату его воцарения Дж. Браун попытался, обратившись к четвертой главе книги Даниила. Он считает Навуходоносора образом человечества – сначала «благоденствующего в чертоге своем» как символ иудейской теократии, затем унизившегося до животного состояния как символ эпохи господства языческих империй и затем вновь вернувшегося к прежнему состоянию как символ мессианского царства Иисуса Христа. Обозначив время падения иудейской монархии как 604 год до н.э. и, отсчитав от этой даты «семь времен», принятые в соответствии с традиционными экзегетическими принципами за 2520 лет (360 х 7), Браун определил 1917 год как дату Второго пришествия Иисуса Христа.