Слабым местом предложенного Спронком и Альбани толкования Ис 14 является то, что в месопотамской традиции как раз-таки отсутствовала концепция астрального бессмертия почивших царей. По этой причине Альбани предполагает, что автор этого пассажа, говоря о вавилонском царе, применяет к нему представления о царях, характерные для Египта, Ханаана и, вероятно, древнего Израиля. Другой пример полемики с царской идеологией Ближнего Востока, более тесно связанный с ханаанским культурным кругом, мы находим в книге Иезекииля. В ней приводится следующая инвектива в адрес тирского царя: «И было ко мне слово Господне: сын человеческий! скажи начальствующему в Тире: так говорит Господь Бог: за то, что вознеслось сердце твое и ты говоришь: “я бог, восседаю на седалище божием, в сердце морей”, и будучи человеком, а не Богом, ставишь ум твой наравне с умом Божиим <…> вот, Я приведу на тебя иноземцев, лютейших из народов» (Иез 26, 1–2, 7). В следующем далее «плаче о Тире» Иезекииль развивает тему гордыни тирского царя: он сравнивает его с Адамом, впавшим в гордыню и пожелавшим уподобиться Богу, и за это изгнанным из Эдема (Иез 28, 17). Указанный пассаж книги Иезекииля сам по себе является свидетельством существования в Тире царской идеологии, предполагающей приписывание царю божественного статуса. Исследователи, рассматривающие вопрос о статусе царя в ханаанской традиции, также обнаруживают в этом регионе целый ряд свидетельств, предполагающих существование представлений о сакральном характере царской власти. Так, по мнению Н. Уайетта указанный комплекс представлений присутствовал уже в Угарите. По его предположению царь Угарита во время коронации отождествлялся с Аттаром, угаритским божеством, сначала воссевшим на престол Баала, а затем сошедшим с него, чтобы стать царем на земле[444]
. По мнению Д. Блока обвинение тирского царя в самообожествлении «может быть намеренной отсылкой к имени правившего в это время царя Этбаала III, чье имя означает «Баал со мной» (‘etba’al по крайней мере согласно еврейской вокализации) или его преемника, известного из Иосифа Флавия как Баал»[445]. Косвенные обвинения в самообожествлении Иезекииль выдвигает и против египетского фараона, которому приписываются слова, также являющиеся примером горделивого самообольщения: «Сын человеческий! обрати лице твое к фараону, царю Египетскому, и изреки пророчество на него и на весь Египет. Говори и скажи: так говорит Господь Бог: вот, Я – на тебя, фараон, царь Египетский, большой крокодил, который, лежа среди рек своих, говоришь: “моя река, и я создал ее для себя”» (Иез 29, 2–3). Как отмечает Т. Кларк, акцент книги Иезекииля на пророчествах, предсказывающих падение тирского царя и египетского фараона, «имеет не только политические, но и теологические причины, поскольку оба народа имели царей, которые после своего воцарения рассматривались как получившие некоторую степень божественности»[446].Претензии имперской власти на божественность были известны уже в первых мировых империях – Ассирии и Вавилоне. Однако на протяжении большей части истории этих государств они носили более-менее умеренный характер, не доходя до характерного для Египта обожествления правящих царей. Гораздо более радикальные формы сакрализация царской власти принимает в эллинистическое время, когда складывается царский культ, выражающийся в буквальном религиозном почитании царствующих особ с воздвижением им храмов, принесением жертв и прочими почестями, подобающими божествам. Своим происхождением он, по всей видимости, был обязан египетскому культу фараонов и характерному для Греции культу героев. В Греции уже после Пелопонесской войны божественные почести в ряде полисов иногда воздавались полководцам и царям, например, спартанскому генералу Лисандру и Филиппу Македонскому. Однако начало всеобщему распространению царского культа в завоеванной греками Персидской державе положил только Александр Македонский. Его провозглашение в Египте сыном Амона-Ра как правящего фараона и посещение им греко-египетского оракула Сива убедили Александра в том, что он является сыном Зевса. В 324 году до н.э., после завершения своего похода, Александр потребовал от греческих городов признания себя «непобедимым богом». Во многих греческих городах Александр был признан богом, ему воздвигались статуи и алтари.