Пророчество

Предвкушая возможность в очередной раз продемонстрировать свою безграничную власть, сержанты синхронно расправили плечи.

– Стой здесь! – приказал Горелому Малышев, ткнув его дубинкой в живот. – Не вздумай смыться, хуже будет!

Затем, в полной уверенности, что враг подчинится и будет смирно ждать своей очереди на экзекуцию, оба служителя закона бегом бросились в здание вокзала – разбираться. А Сергей и в самом деле остался стоять на месте, словно в ступоре пребывал.

Так прошло несколько минут, и только тогда Горелый осознал, как низко он пал, утратив всякую способность к сопротивлению. Пусть и бессмысленному, но сопротивлению…

Стиснув зубы от обиды на самого себя, он развернулся и нырнул в недра вокзала. Патрульные Малышев и Прудник как раз волокли куда-то парня, вероятно, вызвавшего у них подозрение. Тот шел, волоча ноги, видимо, все еще надеясь, что все обойдется, и Сергей вдруг увидел в нем самого себя. Зрелище ему не понравилось. К счастью, занятые процессом совершения правосудия, сержанты никого и ничего не замечали, кроме своей жертвы.

Проводив эту компанию взглядом, Горелый решительно двинулся в зал ожидания, отыскал свободное место в дальнем углу, рядом с грузным мужчиной с грязной клетчатой сумкой, и полуприлег, укрывшись за массивной фигурой своего соседа и сунув под голову рюкзак.

Так прошло около получаса.

Никто его не искал.

Больше такого сидения Горелый выдержать не мог. Он поднялся и направился в закоулок, к кафетерию, на ходу выгребая из кармана свои скудные ресурсы. К черту сигареты, можно будет стрельнуть у кого-нибудь; к бесу вонючие пирожки, с чем бы они там ни были! Душа просила другого: пусть станет легче хоть на час и пусть менты шныряют вокруг, жить надо одним лишь…

– Здорово, начальник!

Приветствие прозвучало откуда-то слева, совсем близко. Сергей даже не сразу сообразил, что обращаются именно к нему, но в следующее мгновение на его плечо легла чья-то рука.

– А я все смотрю – ты или не ты?

Мужчина лет сорока, поздоровавшийся с Горелым, не походил на типичного обитателя ночного вокзала. Расстегнутое дорогое пальто, под ним – свитер сдержанных тонов, брюки под цвет пальто, остроносые туфли, явно не отведавшие мартовской уличной грязи. Даже массивная серебряная цепь с тяжелым крестом и золотая фикса, блеснувшая при улыбке, не особенно портили респектабельную картину. Сергею понадобилось еще какое-то время, чтобы узнать мужчину.

– Ты же раньше вроде не носил очков… – наконец проговорил он.

– Теперь ношу. – Мужчина снял очки, бережно сложил их, спрятал во внутренний карман пальто и протянул Горелому левую руку ладонью вверх. – Ну что, здорово, что ли?

Этот человек всегда протягивал для рукопожатия левую руку, и тот, кто не знал этого или впервые имел с ним дело, поначалу терялся. Зато знакомые поступали так, как сделал сейчас Горелый: не пытались пожать его левую своей левой, а просто хлопали ладонью по раскрытой ладони, и этим дело ограничивалось.

– Люди сказали, ты откинулся.

– Я для людей представляю интерес?

– Ты же нормальный мужик, начальник. – В тоне мужчины не было ни тени иронии. – Реально. Я даже разыскать тебя хотел, да только закрутился. – Последовал кивок куда-то за спину. – Дела у меня здесь. С таможенниками понадобилось пару тем перетереть.

– И как успехи?

– Про кризис слышал?

– А то! Народ на зоне не такой уж дикий. Политинформации, опять же.

– Да понятно. Ну вот, и договариваться теперь легче. А еще пару лет назад столько гонору – ни с какими деньгами не подходи… Слушай, давай по сто. Я угощаю!

– Не откажусь.

Оба направились к стойке.

– О! – воскликнула барменша, ухоженная, но несколько усталая женщина средних лет. – Каким ветром, Воля? Что-то давно тебя видно не было…

– Просто в твою смену не попадаю, – ответил тот, кого назвали Волей. – Ты лучше найди нам с товарищем два по сто коньячку нормального, а не того, которого целый вагон на прошлой неделе на Зерновое погнали.

– От того уже и половины не осталось, – усмехнулась барменша, артистическим жестом извлекла из-под прилавка початую бутылку, рядом поставила пару пластиковых стаканчиков. – И когда это я тебе паленого наливала? Так по сто?

Воля внимательно посмотрел на молчаливого Горелого.

– Сто и сто пятьдесят. И лимончик порежь.

– С сахаром?

– Давай.

Через пять минут мужчины расположились за круглым столиком, поставив между собой тарелочку с ломтиками лимона.

– С возвращением, начальник!

– Да какой там из меня начальник теперь…

– Для меня – кем был, тем и остался.

Этого человека действительно звали Воля, чем в своем уже весьма отдаленном бандитском прошлом он страшно гордился. Дедом его был немец, один из тех военнопленных, которых оставили в Союзе после войны – восстанавливать народное хозяйство. Отца Воля звал «истинным арийцем», несмотря на то что бабушка, загулявшая с немцем, записала отпрыска под своей чисто украинской фамилией Шульга. А самому Воле досталось вполне аутентичное немецкое имя Вольдемар.