Пророчество не лжёт (СИ)

Отведя Энакина к себе и убедившись, что он пошёл в комнату, Асока пришла в свою и приготовилась к разборкам с учителем, которого не предупредила об отлучке. Однако, проблемы не случилось, Мастер Пло уже спал на своей половине, похоже он ничуть не удивился отсутствию ученицы, подумав, скорее всего, что Асока, как всегда, пьёт вечерний чай в столовой. Он спал, повернувшись набок, свесив с кровати когтистую руку. Девушка зашла в душевую и ополоснувшись, легла в кровать. Спать хотелось просто неимоверно, усталость просто валила с ног, но устроившись поудобнее и закрыв глаза, Асока вдруг поняла, что заснуть прямо сейчас она не сможет. Слишком много мыслей бродило в её голове. Да и издерганные нервы не способствовали скорому успокоению. Думалось о завтрашнем испытании, о том, сможет ли она его выдержать, об Энакине. Прежде всего о нем. В памяти живо всплыл момент в столовой, когда она его ударила. К глазам подступили слезы, стало ужасно горько и стыдно за саму себя.

— Как я могла? Мне не следовало этого делать — шептала она, сжимая края одеяла — Он же мой друг. Я не должна причинять ему боль. Я должна заботиться о нем беречь.

Конечно, она понимала, что и Энакин был тоже неправ, начав необоснованно обвинять её и высказывать совершенно ужасные и ничем не подтверждённые предположения насчёт неё и канцлера. Но это ничуть не умаляло её собственной вины в глазах тогруты. Она не знала как именно это сделает, но понимала, что должна во, что бы то ни стало помириться с ним и убедить в том, что более никогда не позволит себе ничего такого. Это обещало стать трудной задачей, ведь Энакин, обладая горячим, привязчивым сердцем, необычайно близко к нему воспринимал происходящее с собой и близкими. Эта их ссора явно не была исключением, скорее она подтверждала это правило, как нелегко же будет вернуть его доверие, но Асока знала, что сделает это. Она всей душой любила этого странного, но очень доброго и самоотверженного подростка, который не боялся никого и ничего, в своём желании показать ей свою дружбу. Асока вспомнила, как он сидел всю ночь возле её кровати, когда она пострадала в их драке с Феррусом, а потом, как отлупил его за то, что Феррус пытался к ней пристать, застав врасплох. Но, всё-таки, почему же Энакин так сильно противиться её общению с канцлером? Ведь как часто говорил её дорогой папа, когда у тебя появляются новые друзья, то это не значит, что старые забываются, это говорит о том, что круг любимых тобой расширяется. Любовь не становиться от этого меньше, просто появляются те, кто ещё нуждаются в ней. Ведь любовь — это единственное, что удваивается от того, что ей поделились.

«Просто Энакин пока ещё не понял этого, я завтра же объясню ему всё, он поймёт, я знаю, он же хороший, только очень боиться, что я перестану с ним дружить. Но я и не думаю это делать, он как и прежде мой самый близкий друг и навсегда останется им. Я поговорю с ним завтра и попрошу прошения, и всё станет как прежде» — решила тогрута и наконец-то смогла уснуть. Сон был тяжёлым и неравномерным, Асока всё время просыпалась, а иногда даже в холодном поту и дрожа от липкого ужаса. До того страшным и отчётливо-настоящим казалось ей то, что она видела перед закрытыми глазами. Асока снова переносилась на родную планету, с её двумя солнцами и горящими песками. Увидела свой маленький домик, в котором жила всю сознательную жизнь, но почему же он был пустым и выглядел так, словно его оставили приличное время назад? Причём, оставили стихийно, взяв с собой лишь самое необходимое. Асока чётко видела каждую вещь, слои пыли на них, аккуратно запертый замок. А дальше... Тогрута хотела зажмуриться, чтобы не видеть, но вспомнила, что в видении это невозможно и потому вынуждена была смотреть, что же происходило потом. А это был настоящий ужас. Нет, сперва всё было спокойно, всего лишь небольшое поселение на окраине, каких было много, с невысокими постройками из глины и ветвей сухостоя, оно выглядело бы вполне мирно, если бы не одно, точнее, не один. Тот, чьё лицо фоном охватывало деревню. Лицо жестокого человека с маске из дерева с прорезями для глаз, которые светились нечеловеческой злостью. Не направленной ни на кого конкретно, но впринципе существовавшей в его душе, как существует потребность в сне и пище. Потом, в самом крайнем домике, обстановку которого Асока увидела изнутри, её, прямо в самую душу, ударило острое ощущение боли и страдания, горевшее огнём, проникая в каждую клеточку тела. От этого ощущения становилось трудно дышать и невозможно двигаться, словно под кожей были чувствительные электроды, по которым посекундно пускали ток. Асока замерла и всем своим существом устремилась туда, в этом домик, желая увидеть, кто это зовёт её и чей это искажённый до неузнаваемости нечеловеческой болью голос кричит:

— Асока! Асока! Помоги мне! Я умираю! Прости, я не дождался тебя!