Пророк

– Они чувствуют, что ты особенный. Смотри, что они со мной сделали, Бенджамин! Пытались меня убить… Рабы и тебя захотят уничтожить, только дай им такую возможность. Уверен, что ты этого не допустишь. Ты – мой могущественный властелин. Начиная с сегодняшней ночи, тебя полюбят все до единого. Тебе не придется ни бояться, ни печалиться. Ты не будешь чувствовать себя одиноким, непохожим на других. Мы все сделаем как надо. Чтобы занять место на троне, которое принадлежит тебе по праву, надо лишь сделать простой выбор. Веришь?

– Да, Пророк… – ответил Бенджамин, взглянув прямо ему в глаза.

123

«Антикварная лавка Конлана», расположенная в Норт-Чикаго, неожиданно оказалась изящным собранием редкостей. Магазинчик был закрыт, однако у Шоуфилда нашлись ключи. Помнил он и код от сигнализации. Интерьер лавочки напомнил Маркусу один из старинных магазинчиков на юге Франции. На полках стояли красивые изделия из стекла, статуэтки и керамика. Имелась и антикварная мебель. Полы, покрытые светлыми вытертыми досками из твердых пород древесины, словно перенесли сюда из старого амбара. Стены хозяин отделал бежевым кирпичом. Поперек потолка шли голые балки, однако через каждые несколько футов сверху свисали изысканные светильники. Дизайн помещения создавал атмосферу средневековой элегантности. Конлану следовало отдать должное: вкус у него был.

Маркус начал с кабинета: порылся в шкафах для документов и перебрал стопки бумаг, в беспорядке валявшихся на бюро красного дерева. Бюро изобиловало ящичками и полочками, однако везде лежали лишь деловые документы, никакой связи с планами Конлана не имевшие.

Шоуфилд провел Маркуса в заднюю часть магазина и указал на большой, замысловатой вязки красный ковер, прикрывавший люк в полу, на котором висел замок, однако Маркус без всяких усилий сломал его, воспользовавшись монтировкой из багажника «фольксвагена». Он дернул кольцо, и на них обрушилась невыносимая вонь. Судя по запаху экскрементов и человеческого пота, пленницы содержались именно здесь. Спустившись по цементным ступенькам, Маркус обнаружил, что стены подвала обработаны звукоизолирующей пеной, походившей на материал, который применяли в подземном тире в Вашингтоне.

Крики женщин услышать снаружи было невозможно.

Маркус представил себе, как Конлан принимает наверху элитных клиентов, а каким‐то метром ниже сидит группа женщин, которых он решил чуть позже принести в жертву дьяволу. Как мог человек приятной наружности, харизматичный, абсолютно адекватный в обычной обстановке оказаться полным безумцем?

В углу стояла большая, кустарно сделанная клетка – пустая, если не считать ведра с дурно пахнущей жидкостью. Пространство подвала освещали голые лампочки без абажуров, в свете которых Маркус увидел большую черную пентаграмму, начерченную на полу. Каждый ее луч упирался в вертикальное зеркало в человеческий рост. В подземелье также имелся стол, на котором валялись куски алюминиевой фольги, картонная коробка, полиэтиленовые пакеты и моток тонкой проволоки.

Маркус приподнял пустую коробку и начал ее внимательно разглядывать. По картонному боку шла надпись: «Альфа‐файер 1Q». Беспроводное воспламеняющее устройство для пиротехнических шоу». На мотке проволоки болталась белая бирка с надписью «Резисторный нагрев. Нихром, тридцать второй калибр, пятьдесят футов».

– Куда он мог направиться, Шоуфилд?

– Я уже говорил – не знаю.

Маркус, выругавшись, взъерошил волосы. Следствие зашло в тупик, и он не представлял, куда двигаться дальше. Все рушилось на глазах. Васкес, Эндрю и Аллен в больнице, Мэгги пропала, и подвел их он, Маркус. И все же он чувствовал, что упустил нечто важное, где‐то совсем рядом был ключ к новому направлению расследования.

– Вы действительно разговаривали с моей матерью? – спросил Шоуфилд.

– Нет. Просто почитал ваше досье, остальное выдумал.

– Значит, Конлан не мой отец?

– Наверняка не скажу, однако готов биться об заклад, что именно он. Тут все сходится. Думаю, вы и сами догадывались.

– Пока мать была дома, я просил ее обо всем рассказать, но она повторяла, что я – дитя дьявола, твердила, что у меня нет души, называла меня мерзостью. Я старался стать другим… и не преуспел.

Шоуфилд не отрывал взгляд от пола, его глаза блестели в свете голых лампочек. Маркус невольно почувствовал жалость.

– Жена, дети… В семейной жизни вы были безупречны, и они любят вас, несмотря на то что вы сделали. Это много значит.

– Я хотел стать для них настоящим мужем и отцом, только и всего.

– Каждый из нас формируется под влиянием накопленного опыта. Ваш опыт – худший из того, что можно себе представить. Вы нравственно больны, сломаны, однако это не означает, что вы чудовище или, как говорила ваша мать, мерзость. Семья любит в вас того человека, каким вы являетесь сейчас, а не того, кого из вас пытались вырастить. Опять же мы все по‐своему сломаны.

– Как же себя восстановить?

– Боюсь, что никак. Самостоятельно мы этого сделать не сможем.

Помолчав, Шоуфилд спросил:

– Считаете, что Бог простит меня за убийства?