Спектакль ошеломлял не только меня. Все, кто видел, как играл Смоктуновский, понимали, что на их глазах происходит чудо. Его Мышкин был по-детски наивен, открыт, беззащитен и в то же время защищен правдой Христа Спасителя. Вполне может быть, что актер не понимал, что он воплощает на сцене блаженного, а окружающие люди воспринимают его как идиота. Не понимали этого и в театре. Спустя годы, перед самой кончиной, в большой передаче по телевидению актер рассказал, что он восстановил против себя весь театр, продолжая лепить роль не так, как ему говорили все, начиная с главного режиссера, а как подсказывало ему сердце.
Премьеру спектакля назначили на 31 декабря. Спектакль должен был идти четыре часа. Георгий Товстоногов готовился к провалу, поэтому премьера была назначена на это время. Впервые за многие годы зрители заполнили зал театра лишь наполовину. Но уже 1 января по Ленинграду разнеслась весть, что в Большом драматическом произошло чудо. И на спектакль «Идиот» билеты просто невозможно было достать. На сцене впервые за почти век безбожной власти люди увидели подлинность чувств, не человеческую, а Божественную правду, которая светилась в глазах актера, в его неповторимой интонации, с какой он произносил слова о Боге, вере, любви. И души всех, кто присутствовал в зале, раскрывались, сопереживали, плакали, смеялись вместе с ним.
Вот что говорит князь Мышкин, когда Парфен Рогожин спрашивает его, верит ли он в Бога:
«Чрез час, возвращаясь в гостиницу, наткнулся на бабу с грудным ребенком. Баба еще молодая, ребенку недель шесть будет. Ребенок ей и улыбнулся, по наблюдению ее, в первый раз от своего рождения. Смотрю, она так набожно-набожно вдруг перекрестилась. “Что ты, говорю, молодка?” (Я ведь тогда всё расспрашивал.) “А вот, говорит, точно так, как бывает материна радость, когда она первую от своего младенца улыбку заприметит, такая же точно бывает и у Бога радость всякий раз, когда Он с неба завидит, что грешник пред Ним от всего своего сердца на молитву становится”. Это мне баба сказала, почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную мысль, такую мысль, в которой вся сущность христианства разом выразилась, то есть всё понятие о Боге как о нашем родном Отце… – главнейшая мысль Христова! Простая баба!.. Слушай, Парфен, ты давеча спросил меня, вот мой ответ: сущность религиозного чувства ни под какие рассуждения, ни под какие проступки и преступления и ни под какие атеизмы не подходит; тут что-то не то, и вечно будет не то; тут что-то такое, обо что вечно будут скользить атеизмы и вечно будут не про то говорить. Но главное то, что всего яснее и скорее на русском сердце это заметишь, и вот мое заключение!»
Когда спектакль закончился, минуты две-три стояла гробовая тишина. А потом зал взорвался аплодисментами, криками, столь бурным восторгом, который трудно описать. Это длилось минут двадцать-тридцать. Мне говорили, что бывало и дольше. С годами и наша, и мировая критика (спектакль показывался в Лондоне) поняла, что произошло событие громадное, масштаба значительного, трудно и словами выразить. Федор Михайлович Достоевский своим творением предстал перед народом:
живой, подлинный, тот, которого по праву называют русским гением.
Роль князя Мышкина, думаю, была той самой, для которой и родился актер Иннокентий Михайлович Смоктуновский. В кино он сыграл около ста ролей. Очень много хороших, даже отличных работ у него было и в театрах. Но ни в одной из них не было той высоты, как в роли князя Мышкина. Актер не играл, а жил на сцене жизнью, повторю, человека Божия. Он и в реальной жизни был таким – странным, непонятным для многих. И в лучших его ролях, и в кино, и в театре, слышались знакомые интонации князя Мышкина, паузы, выражения глаз, жесты – всё те же, что и у человека не от мира сего.
Партийное руководство тоже чувствовало это. И потому спектакль не был снят на видео – можно найти лишь небольшие отрывки к передачам. Слава Богу, спектакль удалось записать на виниловые диски: вышел альбом из трех пластинок.
Я храню и устаревший «музыкальный центр», и любимые «винилы». И время от времени прослушиваю запись поразительного спектакля, который в безбожное время рассказал о человеке, который ради любви к Богу и людям пожертвовал своей жизнью. О чем и написал Федор Михайлович Достоевский в своем бессмертном романе.
К разгадке тайны
Семнадцатилетним юношей Достоевский в письме своему брату Михаилу писал:
«Человек есть тайна. Ее надо разгадывать, и ежели будешь разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком».
Так определил назначение всей своей жизни юный Федор, еще не написавший даже первой своей повести «Бедные люди», прочитав которую Белинский восторженно воскликнул:
– Новый Гоголь явился!