Прорыв под Сталинградом

– Что будем делать? – вслух размышляет полковник и потирает нос. – Очистить балаган нельзя. Это вразрез приказу штаба армии. А рисковать и подставлять людей под обстрел… Сколько у нас раненых?

– Сотни четыре, а то и все пять, господин полковник! – сказал капитан Шульте, адъютант.

– Тоже не выход! Как тогда быть?

Через четверть часа полковника позвали наверх. Он появился в оконном проеме и устремил взгляд к театру, где замерли три танка. Возле парадного входа безо всякого прикрытия стоял немецкий офицер, сложив руки рупором.

– Внимание! – кричал он. – Ультиматум Красной армии полковнику Люницу! Внимание! Командование Красной армии требует в течение десяти минут освободить здание! В противном случае будет открыт огонь!

Офицер повторил требование дважды, а потом удалился. Полковника Люница больше ничто не удивляло: ни немецкий офицер, который служил у русских глашатаем, ни тот факт, что им известно его имя. Находясь посреди такого содома, он разучился удивляться.

– В течение десяти минут? Да они в своем уме?! – возмутился он. – Ступайте к ним, Шульте, и попробуйте втолковать, чтобы хулиганство свое оставили. Смысла ведь все равно никакого!

Капитан Шульте вытащил платок, но, мельком взглянув на него, снова убрал. Цвет его был неоднозначным. Взял вместо флага листок бумаги и направился через дорогу к театру, мимо трех танков.

Примерно через двадцать минут он вернулся.

– С ними не сговоришься! Господин полковник должен сам!

– Вот как, значит! – сказал полковник и, прихватив с собой двух штабистов, отправился на переговоры. Русские встретили их и повели вглубь здания. Даже не сочли нужным завязать глаза. Все кишмя кишело солдатами. Они сидели группами вокруг костров, словно войны и в помине не было. Интересно, как защищать штаб армии от этой массы – с его-то пригоршней людей! И вдруг его озарила мысль поистине Соломонова! Да, еще есть шанс все уладить, только бы провернуть задуманное.

В гостиной деревянного дома, полностью сохранившегося и обжитого гражданскими, немецких офицеров встретил майор. Он включил рацию, сказал несколько слов и передал аппарат полковнику. Тот сначала откашлялся.

– Полковник Люниц, командир танковой дивизии, слушает! – доложился он. Правильно себя подать – уже половина успеха.

– Полковник Лосев, командир Двадцать девятой стрелковой дивизии! – раздалось с другого конца на безукоризненном немецком.

– Господин полковник, вы грозитесь открыть огонь по моему командному пункту. Прошу вас от этих намерений отказаться. Там сотни раненых… Освободить здание в такой короткий срок совершенно невозможно… Я также прошу о прекращении огня по всей линии до четырех часов утра немецкого времени.

На другом конце молчали. Но через некоторое время снова раздался голос, судя по всему, переводчика. Оставив без внимания просьбу полковника, он стал зачитывать условия капитуляции. Вдруг что-то щелкнуло, и на середине фразы связь оборвалась… Черт подери, именно в эту минуту! Майор колдовал над аппаратом, но тщетно! Связь умерла окончательно. И что теперь? Люницу ничего другого не оставалось, как продолжить переговоры хотя бы с майором. Но тот не желал идти на уступки и требовал немедленной сдачи оружия.

– А знаете что, – предложил в конце концов полковник, – давайте заключим соглашение! До четырех утра завтрашнего дня вы гарантируете нам перемирие, а в четыре я со своими людьми сдаюсь в плен.

Предложение русского устроило. И они чрезвычайно любезно распрощались.

Полковник Люниц был доволен собой. Люди спасены, приказ выполнен. За ночь на штаб армии точно не нападут. Вот у кого надо учиться! Что произойдет потом, его не касается. Приказ есть приказ!

И тем не менее на душе у полковника по-прежнему скребли кошки. Нехотя и молча ел он на ужин свой хлеб.

– Русские! – кричит кто-то во всю глотку. Люди вскакивают. Бройер хватает шинель:

– Скорее, пойдемте!

Рывком поднимает Фрёлиха и спешит к выходу. Схватив ПП, зондерфюрер устремляется за ним. Спешат, спотыкаясь, наверх по деревянной лестнице, пули над головами так и свищут. Прижавшись к воротам, караульный машет флагом. Рукой призывает поторопиться. Бройер осторожно выглядывает из-за угла и видит: две коротконогие фигуры в коричневых шинелях с автоматами наперевес бегом пересекают площадь. “Уши” на шапках хлопают как у слонов.

– Идите! Идите! – кричат они по-немецки еще издалека и подают знаки руками.

Фрёлих замирает как вкопанный и тупо смотрит. Бройер чувствует: сердце вот-вот разорвется…

Русские подходят ближе, взволнованно галдят наперебой. Коверкая немецкие слова, все время повторяют:

– Давай! Все идите!

Фрёлих стоит, прислонившись к стене. Дрожь колотит его с головы до ног.

– Ну, давай же, открывай рот! – кричит на него Бройер. – Нам надо переговорить с офицером… Здесь раненые…

По телу Фрёлиха вдруг пробегает внезапная судорога.