Прорыв под Сталинградом

Люниц был настороже. Опыт подсказывал, что в подозрительной приветливости зачастую таится только ловушка. В одно мгновение она могла резануть холодным клинком бритвы или несдержанным выпадом молодого грубияна. Спокойно и ясно он в нескольких словах обрисовал события последних часов. Рассказал о немце-парламентере, о невыполнимости задачи и напоследок – с замирающим сердцем – о своих договоренностях с русскими. Он ничего не скрыл. И вдруг – как в воду глядел – лицо генерала сделалось багрово-красным, он вскочил.

– Ничего не понимаю! – заорал он и ударил кулаком по столу. – К вам постоянно являются парламентеры… А сюда… сюда вообще никто носа не кажет!

У полковника отвисла челюсть. Уж не ослышался ли он. Прошло довольно долгое время, прежде чем к нему вернулось самообладание.

– Как, господин генерал? – в конце концов выдавил он из себя. – Но разве об этом речь?.. Да если… Если дело только в этом… То готов поручиться, что завтра в восемь утра перед универмагом будет стоять русский парламентер!

Генерал Ростек, покусывая нижнюю губу, усиленно буравил глазами потолок. Начальник, очевидно, заскучал и рассматривал ногти.

– Хорошо, выполняйте! – скупо отрезал он.

Полковник все еще отказывался понимать. Происходящее не укладывалось в его голове! “Сражаться до последнего… Разгонять парламентеров огнем…” Ведь, кажется, так говорилось в приказе! Он же своими глазами его читал! А теперь?.. Да, теперь! 24 января генерал Шмидт получил долгожданное распоряжение с требованием явиться в штаб-квартиру фюрера со всеми документами и доложить обстановку. Но оно опоздало на двадцать четыре часа. К этому времени последний аэродром был сдан. Теперь из Сталинградского котла не улизнула бы даже мышь, не говоря уже о начштаба армии. С той самой минуты дело получало совсем иной оборот! Но всего этого полковник Люниц не знал и видел в странном поведении генерала только уловку, пока еще непроявленное намерение подцепить его на крючок.

– Господин генерал, я повторю, – произнес он медленно, подчеркивая каждое слово, – чтобы не осталось никаких неясностей! Итак, в четыре часа утра я прекращаю боевые действия и сдаюсь со своими людьми в плен. А в восемь часов к универмагу подойдет русский парламентер!

Генерал едва заметно кивнул.

– Да-да, все верно! – сказал он. – Согласен!

Полковнику Люницу показалось, что на губах Шмидта мелькнула насмешливая улыбка.

Все верно! Каким упоительно прозрачным, каким элементарным и естественным теперь все представлялось! Вот так вдруг, ни с того ни с сего! И ради этого понимания сотни тысяч?.. Голова полковника закружилась. Он возвращался к своему расположению, пробираясь через обломки и воронки гранат, как хмельной, падал на колени и снова вставал. Один народ, один фюрер, один театр! Заходите, милостивые господа, небывалое событие! Такого шванка вы еще не видали! Циничный, постыдный, утопающий в крови шванк! Отбросьте ваши страхи, господа, и не лишайтесь чувств! На сцене только статисты, убогие никчемные дешевые статисты! Главные действующие лица останутся в живых! Они незаменимы и нужны для будущих представлений!

– Ха-ха-ха, – смех полковника разрезал ночную мглу, и полые стены уничтоженных огнем домов отбросили многократное эхо. – ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА…

Вещи в угловом здании уложили еще ночью. Потом офицеры заснули: крепким и безмятежным сном, какого не знали уже несколько месяцев.

Когда 31 января около семи часов утра генерал Шмидт, начальник штаба армии, вошел к главнокомандующему, тот еще спал. Остановившись возле кровати, генерал несколько секунд смотрел на спящего, потом потряс за плечо. Паулюс вскочил.

– Да-да, – забормотал он, – что случилось? Уже пора?

Шмидт слегка склонил голову.

– Доброе утро, господин фельдмаршал! – отчеканил он каждое слово. – Разрешите поздравить вас с повышением. Мы только что получили радиограмму из штаб-квартиры фюрера.

Паулюс волевым усилием поднял брови, чтобы стряхнуть с лица остатки сна. Он опять просидел до глубокой ночи.

– Ах, – только и смог сказать он и протянул начальнику штаба руку. – Благодарю вас! Что-нибудь еще?

Лицо генерала осталось непроницаемым.

– Есть еще одна новость, которую необходимо вам доложить: за дверью стоит русский.

– Ах, – снова сказал фельдмаршал и провел рукой по лбу.

Он посмотрел на Шмидта с неуверенностью. На этот раз по лицу начальника скользнула мимолетная улыбка. Генерал принадлежал к той породе людей, которые привыкли доводить любое дело до конца: не доверяя обещаниям Люница, он, едва рассвело, отправил своего переводчика, зондерфюрера, с поручением:

– Позаботьтесь, чтобы в расположении Паулюса боевые действия не велись.

Зондерфюрер, выпускник царского кадетского корпуса, обратился к первому попавшемуся ему навстречу офицеру Красной армии:

– Хотите получить Орден Ленина? Или “Героя Советского Союза”? В таком случае следуйте за мной! Вам предоставится возможность взять в плен фельдмаршала Паулюса!

Вот этот русский офицер стоял сейчас на улице и ждал вместе с переговорщиками, явившимися по наводке генерала Люница.