Прощай, Германия

Прошло всего-то ничего с момента прибытия его утреннего поезда в Брест, но как разительно изменилась обстановка на пограничной железнодорожной станции — никакой сонной тишины, вокзал бурлил и клокотал, словно пробудившийся вулкан, толпы народа с баулами и мешками сновали туда-сюда.

Присесть уставшему от трёхчасовой экскурсии офицеру оказалось некуда, все проходы лавки и скамьи занимал возбуждённый, шумный и пьяный торговый люд. Неорганизованная армада «мешочников» с баулами, коробками, чемоданами заполонили здание вокзала и подходы к нему. Громобоев сделал круг по залу ожидания, приткнуться не вышло — духота, теснота, толчея, запах потных тел. Джинсовая рубашка (один из последних сохранившихся трофеев, что привёз из Афганистана) сразу намокла и неприятно прилипла к телу, струйки пота потекли по спине и животу в джинсы. Пришлось выйти на свежий воздух, чтобы отдышаться и проветриться.

У входа стояла большая группа новоявленных дельцов — мужчины, и женщины разных возрастов — они громко разговаривали, обсуждая цены в Польше, подсчитывали вероятные барыши, рассказывали, кто из знакомых и на чём крупно прогорел, а кто наоборот, немало наварился. Толковали о мафии в Польше, рэкете на родине в Белорусии, о свирепствующей милиции на многочисленных постах.

Эти современные спекулянты галдели, активно жестикулировали и нервно курили. Курили абсолютно все: и мужчины и женщины, причём особенно жадно жевали фильтры сигарет и глотали дым именно дамы. Торговки были все как на подбор дородные, грудастые, жопастые и горластые. Эдик никогда не курил, и не любил запах табачного дыма, поэтому отошёл чуть в сторону, но продолжал невольно подслушивать не стихающую болтовню на смеси языков русского, украинского, белорусского и литовского.

Внезапно раздался какой-то известный каждому барыге сигнал, народец как по команде ломанулся, толкаясь, и наступая друг другу на ноги внутрь душного зала ожидания.

— Что уже посадка? — спросил Эдик у кареглазой плотной молодухи, которая нетерпеливо уперлась крупной грудью ему в спину и невольно подталкивала капитана вглубь вокзала. Это ощущение агрессивного натиска женской груди было столь неожиданным и в то же приятным и волнующим, что Громобоеву нестерпимо захотелось очутиться со знойной красоткой в одном купе тет-а-тет на всю ночь.

— Конечно, ковалер, нэ зевай, вже пора! Покуда границу пройдэму поезд подадут… — ответила девушка певучим украинским голосом и при этом задорно, и многообещающе подмигнула.

Громобоев с трудом подавил внезапно возникшее острое желание резко отстраниться назад, и ещё плотнее прижаться к этим крупнокалиберным соскам, или же ущипнуть дивчину за бок или задницу. Сдержавшись, крякнул, и поторопился в камеру хранения, надеясь позже отыскать девушку в поезде, а там уж… как повезёт. Эдик рассчитался за хранение, подхватил свой красный кожаный чемоданище и вновь влился в суетливую толпу.

Нетерпеливые пассажиры болезненно толкались и яростно ругались с менее расторопными соседями (мол, вас здесь не стояло, нет, я ранее занимал), и все вместе потихонечку продвигались к заветной стойке.

Эдуард тоже медленно перемещался по тесному обшарпанному помещению, мелким гусиным шагом следом за плотной тёткой обладательницей необъёмного зада одетого в джинсы, и попутно читал развешенные на стенах объявления о правилах прохода границы и строгих карах за нарушения. Перечень наказаний за контрабанду золота, валюты, оружия и наркотиков был устрашающим. Сроки заключения — многолетними. Ушлые и бывалые барыги, внешне были спокойны, а нервничали только новички, которые готовили взятки, зажав полтинники и десятки в потные кулаки и кулачки.

Громобоев был спокоен как удав, никакого мандража, ведь у него ничего незаконного не было. Что с него взять, да и за что? Кошелёк пуст и мутный похмельный взгляд абсолютно честен: из драгоценностей лишь на безымянном пальце обручальное кольцо, а из денежных средств в кармане звенело несколько последних медяков, ну и в чемодане разрешённая к провозу поллитровка водки.

— Документы! — буркнул недовольно таможенник, и ожёг капитана недобрым неприязненным взглядом. — Мужчина! Чего ждём и стоим столбом? Нужно особое приглашение?

Даже кристально честному советскому офицеру от этого пронзительного взгляда стало не по себе.

— Пожалуйста…

Эдик торопливо выложил из бокового кармана новенький служебный загранпаспорт обернутый в коричневую кожзаменительную корочку на стойку и улыбнулся в ответ.

— Что везем? — хмуро спросил служака.

— Кроме водки ничего! Свой! Проверенный товарищ… — ответил капитан, повторив и слегка перефразировав строчки из песни Высоцкого.

— Так уж и ничего? Почему не указали в декларации валюту?

— У меня её нет, — чистосердечно ответил Эдуард и мысленно продолжил фразу, дескать, никогда и не было.

— А ЭТО ЧТО ТАКОЕ? — воскликнул чиновник, брезгливо, двумя пальчиками взявшись за обложку паспорта, словно за важный вещдок, и потряс им перед носом капитана.

— Что? — искренне не понимая и не ожидая подвоха, переспросил Эдик. — Я вас не понимаю.