Прощай и будь любима

Как-то она поднялась ночью (неделя, как на небе ни облачка!). Долго всматривалась в небосвод, искала те звездочки, о которых говорил когда-то Саша, – Вегу и Альтаир: если двое близких людей увидят их одновременно – снова встретятся. Только в блистающем черном атласе ночи она не нашла тех звезд.

Зато здесь ей приснился первый хороший сон. Будто летит на самолете, внизу – Средиземное море. И видит, что она, Тина, лежит, раскинув руки, на надувном матрасе посреди моря и греется в лучах солнца. Проснулась с необыкновенным чувством…

В воскресенье был праздник Благовещения. Несколько женщин направились в церковь и позвали ее. Зажгла свечку и с каким-то тайным чувством смотрела на нее до тех пор, пока она не догорела.

Постояла возле Николая Угодника – казался он живым и в то же время надмирным… А какое мощное и слаженное пение!.. Женщины, опустив глаза, перевертывали нотные листы. Солидный бас, с бородой, из истовых, неотступно глядел на икону, изображающую Иисуса, что висела рядом…

А это что за странное лицо? Не похож на других певчих. Поет и улыбается, даже будто усмехается. Чему-то своему, внутреннему?.. Шевелюра серо-седых волос, очки, крупные губы… Боже! Неужели? Да это же Кирилл! Или нет? Да он, он! Кто еще мог с такой миной петь в храме?..

Давно не виделись. Роман их пунктиром шел через ее жизнь. Они вели вечный спор: следовать житейским истинам или вырываться из-под их власти? Служить на сцене оперного театра – или петь для друзей и близких? Зарабатывать деньги или презирать их? Жить по любви или по долгу?.. Он не имел своего дома. Переходил от одной жены к другой, всё оставляя… А ведь был упорный! Решил переводить йогу, взял английский словарь – и без всяких учителей – перевел! «Ну ты змей!» – сказали ему.

Голос его выделялся в храме. Она смотрела пристально, а он из-за близорукости ее не узнал. Дождавшись конца службы, Валентина остановилась у выхода… Здесь он ее увидел, но – не поразился, не пустился в восклицания – лишь протянул свое знаменитое:

– О-о-о! О? О…

Они пошли рядом, приглядываясь друг к другу. На нем заячья шапка, уши закрыты, – простужен? Тянет носом, но ни платка, ни перчаток, ни варежек, – руки держит в карманах…

– Давно покинул Ленинград?

– Давно. Захотелось в Москву.

– Кирик, тебе столько лет, а у тебя ни дома, ни детей. – Внезапно ей пришло в голову: – Слушай! Пойдем в больницу? Там спортзал, пианино, попоешь больным. Женщины обрадуются.

– Женщины? О, это хорошо! – он по обыкновению ерничал. – Да еще и покормишь? Как раз сегодня собирался выходить из голодания.

– Давно не ел?

– Двадцать дней, – по-детски улыбнулся.

Всмотревшись пристальнее, она заметила: глубже стали две вертикальные складки вдоль щек, не хватает зубов, львиная шевелюра поседела, однако глядит гордецом.

– Скажи, что ты думаешь обо всем, что происходит? – она обратила на него взгляд светлых своих глаз. – Россию называют страной дураков… «Эта страна»…

В басе его проскользнула важность, хотя говорил все так же иронично:

– Ленин выдвинул… идею – он знал, что идеи, которые овладевают массами, становятся силой… Так? Но знал ли он, что происходит с идеями, когда ими и в самом деле овладели массы? Массы на практике извращают идеи, и те подвергают людей дьявольским превращениям…

– И все же, почему чернят все, чем жили?

– Зря!.. Смотри: в Туркмении был арабский язык, я это хорошо знаю… Язык тот почти никто не знал, он трудный… И что же? Ввели кириллицу, простую азбуку! Народ ее быстро выучил! Египет за тысячу лет не мог дать образование людям, а мы? За десять лет получили все! Если угодно, в те, двадцатые годы страна прошла Посвящение! Великое посвящение в алфавит. И пробудился дух, сознание… Алфавит – великое благо, когда-то его знали лишь жрецы… А ты все такая же любопытная, как была!.. Ах ты, моя Венера!

– И все же, – пытала она, – почему ничего не получилось у коммунистов?

– Что тебе сказать? Идеи социализма хороши, но – согласись – они давно перестали работать… А почему? Да потому что идеологию лишили… искренности, правды. Помнишь наш азиатский, байский социализм, – о чем говорить? О! Дорогая женщина… Хоть «шапка Фауста прекрасна над милым девичьим лицом», однако!.. Ты принимаешь меня за политолога, философа, а я… между тем любуюсь тобой! И спрашиваю: почему мы так и не поженились? Умная Венера – это ж так редко бывает!

– И почему же? – она сделала наивное лицо. И тут же – о другом: – Бог, церковь, которую восстанавливают, – тут есть спасение, будущее? Неужели она может заменить все?

– По крайней мере, укажет, что не одни деньги, не один рынок есть на свете!.. Но… если она оградит себя высоким забором, если лишится искренности, правды, если отвергнет светское искусство – то дело худо…

– А могут разразиться религиозные войны?