Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы

Небрежно болтая с очередным собеседником, я одновременно вспоминаю картины прошлого. Будто мчишься в поезде: видишь тех, кто рядом сидит в купе, и боковым зрением замечаешь кадры, мелькающие за окном. Всплывают забытые, казалось, навечно, мелочи. С этой «девочкой» мы вместе отбывали повинность на овощебазе, с этим «парнем» осваивали первую компьютерную игру, когда на лабораторию накатило болезненное поветрие: «игра в тетрис».

Опирается на палочку похудевший и осунувшийся «Жванецкий», тот что был прежде толстощеким здоровяком. Ныне «Жванецкому» (как и его знаменитому тезке) к восьмидесяти, он никем уже не руководит, но продолжает ходить на работу. Надо думать, что еще способен приносить пользу, раз служит. Незримо плывет за его спиной образ непутевого, но талантливого ученого Вадика Симакова. Если бы Вадик был жив, выглядел бы сейчас больным как «Жванецкий», а так остался в моей памяти франтоватым мужчиной средних лет, склонным к выпивке.

Старик Фигаро, приехавший в инвалидном кресле, бодрится. Что-то вещает собравшимся вокруг него людям. Он давно уже превратился в местную достопримечательность. Многие помнят его непредсказуемые выверты, пафосную склонность к мозговым штурмам и мелочную конфликтность. И все же именно в пору его царствования, наш сектор по эксплуатации ЭВМ занимал передовые позиции.

Переходят от группы к группе собеседников обе хозяйственные Люси – они вросли в институт навечно: и та, что помоложе, отыскавшая меня в садоводстве, и другая – теперь совсем старенькая, располневшая, седая. Они тут вроде координаторов, сообщают гостям план проведения торжества.

Наконец гостей приглашают в конференц-зал.

Вставанием почтили память умерших сотрудников. Ведущий зачитал длинный мартиролог. Затем «бывшим» вручили памятные значки и буклеты, а также блокноты и авторучки с эмблемой ЦНИИ (работающим выдали подарки заранее). Я тоже удостоилась пластикового мешочка с подарками. С ответным словом выступили несколько ветеранов. Официальная часть завершилась быстро, и все с радостью покинули душноватый зал.

Обзорная экскурсия по лаборатории

После завершения официальной церемонии все начали растекаться по родным лабораториям. Неугомонная Маринка, несмотря на свою тучность, застучала крепенькими каблуками рядом с бородатым художником. Это он оформлял когда-то нашу стенгазету – теперь борода его поседела и смотрится органичнее, чем прежде. И в его каморке Маринка крутила мимолетный роман с коварным N., позднее оставившем ее. Однако самого идальго сегодня не видно, сказали, что не смог приехать по старческой немощи. А Маринка уже подхватила художника под руку и устремилась с ним в лабораторию, из которой я так давно ушла, что уже не не считала своей.

«Своим» я считаю машинный сектор. Сегодня нас здесь трое гостей: я, респектабельный Стасов да Фигаро в инвалидном кресле. Хотели пригласить также Курносова – нашего гения-самоучку, что без всяких инструкций налаживал любую машину – но не нашли. Сказали, что сменился и адрес, и телефон. По последним сведениям, он тяжко болел… Зато могла бы придти на встречу умная Лариса, та что в рабочее время читала романы на английском языке. Она еще сравнительно молода – только-только оформила пенсию – и активна. Делилась со мной по телефону, что теперь работает дома, в режиме фриланса, программируя интернет-сайты на заказ. Но когда я позвонила ей на днях, приглашая пойти на юбилей, она отказалась. Заявила, что не имеет такой потребности. Лариса и прежде особняком держалась, так что сильно уговаривать ее я не стала. Ее право вычеркнуть ЦНИИ из своих воспоминаний. Или, напротив, сохранить в девственной чистоте? Фигаро от нашей компании откололся, поскольку его пригласили к столу начальственной элиты.

Едва я задумалась о странностях менталитета разных людей, как меня схватила под руку Люся и повела в «наш» сектор, где тоже уже был накрыт стол. Стасов пришел туда раньше. Указ Горбачева давно забыли, и на столе вновь маячили бутылки с алкоголем. Меня окружали все знакомые лица, пусть заметно постаревшие и изменившиеся. Вот не слишком удачливый кавалер Чудиков – это он несколько лет подыскивал себе невесту, приударяя за каждой из новеньких девушек. Но в итоге, как мне сказали, нашел жену по объявлению, живет с ней много лет в нормальном браке, а сын его скоро заканчивает школу. Однако Чудиков, как и прежде, вид имел слегка зачуханый: в растянутом трикотажном свитере, в стоптанных ботинках. Зато получил должность: стал начальником сектора, пересидев в институте многих.

После второго тоста и Чудиков, и хозяйственная Люся, и другие аборигены сектора оживились, вышли на середину комнаты и встали шеренгой. Один из «артистов», ровесник Чудикова – бывший комсорг – держал в руках гитару. Он небрежно взял ее наперевес и тронул пальцами струны, раздались первые аккорды. Пенсионеры и ветераны предпенсионного возраста затянули песню молодых специалистов семидесятых годов: «При самом въезде в город Ленинград, / где в поле бродят тощие коровы, / стоит огромный мясокомбинат, а рядом институт а-эн Крылова./ Мы все сюда пришли из ЛКИ, ЛЭТИ, Университета, / мы верили в способности свои / и думали, что лучше места нету».

Новой молодежи за столом не оказалось, как нет ее в секторе вообще. Сказали, что работает один парнишка, но его отпустили домой с обеда. Поступали на работу в разные годы молодые специалисты, но надолго в институте не задержались, все поувольнялись.

Артисты допели песню, потом еще одну и снова вернулись к столу: но рюмки уже были убраны, женщины разливали по кружкам чай. Возобновились разговоры, до боли похожие на прежние: заработки малы, режим строг, заказы неправильные и невыгодные, а вышестоящее руководители (отсутствующие за столом), конечно же, некомпетентны.

Через четверть часа снова перемена декораций. Отправляемся с Люсей и Стасовым на экскурсию по другим помещениям. Без Люси-то нам нигде ходу нет, поскольку двери все, как и прежде, на кодовых замках (и сколько раз за минувшие годы коды сменялись!). Заходим в машинный зал, вспоминая, как поначалу от нас жестко требовали надевать белые халаты, работая на машине. Но о них забыли еще при мне. Кстати, в пиджак я сегодня единственная, как дура, вырядилась! Женщины в ЦНИИ пиджаки давно уже не носят, одеты в разный трикотаж, как мои коллеги-психологи, только поярче. Нет, жизнь нигде не стоит на месте, и в общем-то, все потоки текут параллельно.

Разглядываю знакомое помещение машинного зала: те же стены и потолок, отделанные зеленоватыми плитками со звукопоглощающей перфорацией. Но техника новая. На столах, по периметру зала, выстроились ряды современных мониторов, сбоку компактные системные блоки, и не сразу замечаю в углу, под шлейфом пестрых листьев традесканций, два знакомых «шкафа» – первые цифровые анализаторы, полученные еще по спецпоставкам от французов. Их не выбросили, а превратили в стойки для растений – вполне оригинальное дизайнерское решение. Мне эта цветочная конструкция кажется сейчас элегантным памятником моей инженерной карьере. Фотографируюсь рядом с цветочной стойкой-анализатором.

А вальяжный Стасов хозяйским взглядом окидывает просторный машинный зал, жалуется на то, что для предпринимателей аренда помещений очень дорога. Говорит, что он, если бы распоряжался этим помещением, давно избавился бы от старых железных шкафов, что пять квадратных метров дефицитной площади он бы использовал с большим толком. Потом, усмехнувшись, спрашивает:

– Помнишь, Галь, как мы на этих машинах высокому начальству проект демонстрировали? Они тогда все с открытыми ртами стояли от удивления.

– Как же не помнить! Я даже в рассказике это отразила.

– Любопытно почитать бы твои творения. Ты, случаем, не захватила с собой книжку?

Я развела руками и в свою очередь поинтересовалась:

– А ты в какой области дела вершишь?

– Я диагностический медицинский центр организовал. Жена у меня врач, я аппаратуру обеспечиваю. Делаю закупки за границей. Большей частью с Германией сотрудничаем.

– Разве в России не дешевле было б приборы покупать?

– Смеешься? У нас и нет почти ничего. А то, что есть, такого качества…

Закончив осмотр машинного зала, мы отправились взглянуть на другие помещения.