Прощай, Сколопендра!

Где-то далеко (за верхушками волн) ломалась и дробилась береговая линия… Если бы я хоть немного мог «лежать» на воде, как Леха! (У Лехи чувствительность есть; он даже может пройти кривляясь и приплясывая: но он предпочитает «быть в седле»: чтоб не смешить девчонок.) А вот мне с моим диагнозом — только «стоять» в воде солдатиком; или истошно лупить «веслами»… Но сегодня я устал. Я дико устал. Замерз… А сейчас подавился мрем.

…Сеструху он спас, Герой! Да у нас окна — как на проходном дворе! Что ЕМУ ключ, скажите?.. Но ОН хочет, чтобы в НЕМ видели светского человека… ОН же — бизнесмен. Благодетель…Попечитель — опора слабых, сирых, убогих.

…Ненавижу!

(Нет, не ЕГО.)

Ненавижу, ненавижу тех, кто лезет в душу, вьет гнездо — и откладывает там яйца. Где вы все — сейчас, когда я «стою» в жидкой воде по плечи, а спина УЖЕ не сгибается от холода…,где? Веселые, утопись! утята и зверята со своими: «Держись!..», «Ты — сможешь…). «мы справимся»… (Где это чучело в красных трусах и прочие мутанты, где-е-е?.)

Да все со мной в порядке…Допрыгался: маленький злой циник?..Не лезь поперек чужого счастья. Конец тебе, технопитек!

…Что-то мягко толкнулось в мою железную спину. В ужасе — я хлебанул немного моря. Акулы?.. Да откуда здесь — акулы. Катраны есть — да они и кошкой подавятся! Вот зацеплю сейчас острозубую рыбью пасть… Но вместо рыбьей пасти в моей руке оказалась…подушка! Самое дивное, замечательное изобретение на свете: НАДУВНОЕ СИДЕНЬЕ.

С трудом, но я запихал свою находку под мышку… И стал грести к берегу свободной рукой. Вокруг была первая ночь — еще не густая, но уже пошедшая в разнос. Курортники знают…А спасительница моя — подушка! стала худеть… И я вспомнил: острые дамские ножницы, которыми Фрау Миллер изгоняла случайно запрыгнувшую ко мне маленькую тварь в переулке Уютном. Старая мымра достала меня и здесь! Поранила: и приятеля и сидушку…Надо теперь выбираться самому.

Сначала я считал взмахи (полный период от выхода руки из воды — до ее следующего погружения в воду); потом мне это надоело…Берег по-любому уже должен быть ближе, так? Где ваши чертовы дельфины? Где эти все наяды, сирены, русалки…Вот-вот, русалки, да! Завтра дядя Жора врубит вам Грига, девочки. Дядя ББГ — вручит подвески (и не факт, что — настоящие!..) А дядя Нептун (я уже знаю, кто это: но — секрет!..) — дядя Нептун, путаясь в косматой бородище и потрясая старой метлой, будет выкрикивать злобно: «Один шапка — две красавиц…Ха-ха-ха!»

Волна вспучилась где-то рядом, и я провалился между валами. Мне осточертело спасать ноги (эти халявные пожиратели энергии!..) Когда-нибудь я состарюсь… Стану похож на Вольтера, иссохшего от собственной желчи…Сидящего как-то вкось (радикулит? Люмбаго?..) на своем мраморном кресле…А я буду сидеть в своем — и усмехаться, слушая очередную лабуду про «всеобщий прогресс» и «общественную благодать»… Тонкой и холодной дланью (как у Филимона в шкафу!) я все терпеливо благословлю тот мир, что позволил старому дураку оплевать его!..

Вот такой я буду мерзкий старик. И сестра сбежит на Дальний Восток — (на радостях перекрестившись) и напрочь забудет про «садиста»; а я буду выкобениваться здесь, старый хрен!.. По утрам — в левой половине жилья взойдет солнце, потом — его приморозит малость (и оно расползется мутным пятном). Так и пройдет зима. И — не одна.

…По вечерам (под гул тишины) мы сидим с Филимоном. Он — в шкиперской фуражке. Я уже отпустил бороду… да она уже поседела!

Мы ждем пятницы.

Пятница — это святое.

Занудные Машкины внуки лезут из дисплея («видеобазар» давно уступил место Х-реальности). Но внукам интересен только мой Филимон. «Почему он — не двигается, ультра-деда?»… (Ультра-деда — это самый занозистый дед в мире!) «Потому что — когда он был живой, я его поставил в угол. А потом — забыл…В наше время родители «игрушек» поступали строго…»

Никого в целом мире!.. И я — один у экрана…(Да шевелись ты, онемевшая скотина!) Косой ветер бьет в лицо; волна уже засасывает меня с гулом. Натощак…Я сбился с пути; я не знаю, где берег…Вот дядька с морского дна — ухватил меня за загривок, забил рот водорослями…И я закричал прямо в воду! Как кричат еще не рожденные в мамкином пузыре, страшась выйти наружу. «Это — не моя остановка…Я не хочу — у!»

Страшный дядька подсунул мне свою кудлатую голову: «Держись!». (Когда хочется жить — все схватываешь неимоверно быстро.) Я ухватился за этот ком, чуть не утопив его на радостях. Что-то лизнуло меня в щеку… Я обнял его за шею; вцепился мертвой хваткой (потом мне сказали, что Черноухов не мог отлепить меня от собаки…)

Когда мы ехали домой (Машка — на заднем сиденье, а я — в «корыте» его древнего «Урала»), Петька что-то кричал на поворотах; а я беспокоился только за собаку. Но собака бежала следом.