Прощай, Сколопендра!

— Ты прекрасно все знал! — Оборвал его мастер. — Сказки и легенды — это для него! (Он мотнул мордой в мою сторону). Скажи, человек, каково быть обманутым на Земле?

А я подумал, что они — заносятся. Ну, сделал кандидат одну ошибку…а кто их не делает, скажите? За что же теперь так сурово наказывать?

Они молчали… Я сначала не врубился, а потом — дозрел! Все, что умеет ученик, давно пройдено его учителем… Они СЛЫШАТ меня, когда я молчу. Они СЛЫШАТ меня, когда я думаю. Да, нелегко у них там… А я еще лез в помощники!

— Тэтти-Гон! — Вдруг сказал мастер Хэм с какой-то, скребущей душу, лаской. — Ты был мой любимый ученик… Я думал, что знаю тебя.

— И я думал, что, что наставник меня никогда не бросит, не выдаст, не предаст…

— Не я предал тебя, Тэтти-Гон, мой маленький Гонша! — Проскрипел претор Хэм с убийственной нежностью. Видимо, это было так необычно, что даже близнецы-богомолы одновременно уставились на него.

— Тэтти-Гон, сто тридцать восьмой кавалер! — Торжественно объявил наставник. — Ты САМ исправишь свои ошибки?

Анакорд: тулово

Меня просто физически прошибло!..

Только на один миг я стал огромным (и половозрелым с виду!) растерянным и брошенным всеми чуваком на чужой планете; и мне захотелось провалиться, прорыться, прогрызться — сквозь нашу квартиру, сквозь цоколь и пандус, сквозь все катакомбы и — какой он там ни есть, диаметр Земли!..Вылезть с ее другого бока (что там, Южная Америка?) — и попросить политического убежища.

Это страшное слово: ОШИБКИ.

(Что же ты еще там натворил, «страшный» зеленый маньяк?..)

Прямо на глазах он съежился, усох, истончился — и уже был готов в коллекцию дядьки Мотыля!

А он вдруг — паршивец! наставил на меня все свои руконожки — и объявил!

— Человек сам виноват, наставник. Он — СМЕЯЛСЯ. А традиции нашего рода…

Я уже совсем ничего не понимал.

— Ты действительно смеялся — тогда, во время урагана? Почему ты смеялся? — И этот наставник в черепашьей броне выдвинулся из распахнутого окна вовнутрь…Впрочем, нет. Просто он так вытянул свою шею… Ну — чисто варан коммодский!

— Я — смеялся?!

— Ты — смеялся, — обреченно подтвердил Тэтти.

— Когда нам весело — мы всегда смеемся… — Пояснил я на всякий случай.

— А когда страшно? — Уточнил мастер Хэм. — Когда ты сам находишься прямо в эпицентре смерча?..

— Да нет. В эпицентре — точно! не смешно. Я — знаю…

Наставник Хэм важно кивнул, соглашаясь.

— Запись! — Приказал он. А сам «переехал» в правый нижний угол рамы и стал похож на диктора новостей. И голосом «диктора» объявил: «Файл № 8. Извлечение из памяти: пострадавшего аборигена; сестры пострадавшего аборигена; родителей, замешанных в рождении пострадавшего аборигена и лица неустановленной профессии, сообщившего о конце века электричества.»

Я было дернулся. Но рядом со мной вдруг вырос один богомол, а возле поникшего Тэтти — второй. И тот и другой упреждающе выставили поперек свои острые «локти». И это живое мачете прямо-таки втиснуло меня в спинку коляски.

Я — зашептал:

— Беспредел, Тэтти! И в Машкины мозги забрались… Какое право они имеют…

Но почти сразу я заткнулся!

Да меня никто и не слушал… Даже «названый брат». Даже это зеленое чучело, пытавшееся придать себе независимый вид…Мне не понравилось, как он глядел запись файла № 8. Вид у него при этом был брезгливый, а усики колыхались по бокам головы, как ослиные уши. (По их понятиям — это означало «фальшь» и «клевету».

…А там, на оконном экране, мелькали, всплывали и тасовались никому пока не интересные Машкины события… Вот Родитель№ 2 (тогда еще — не активная африканская путешественница) глумится, больно стискивая волосы на ее темени: цепляет бант к очередному Новому Году; вот Машка — сама хороша птица! тайком, чтоб никто не видел, проникает на кухню, а там — спиной к ней, стоит дядя Жора, наш общий «обжора». Трескает наши пирожки…так, быстрая перемотка… Ага, собираемся на пляж. Я всем мешаюсь, натыкаюсь на чьи-то ноги, я — ХОЖУ…И вот мы — на песке. Кто-то напяливает на меня чепчик, тот самый — с веселыми бегемотиками. Я реву от обиды, ползу к воде… Дядя Жора (что-то жует, довольный…) раскладывает «дастархан», вскрывает емкости, шуршит кулечками…Папахен приносит мокрую Машку. Вот они собираются что-то ловить, берут удочки…Я волокусь вслед за ними со своей походной коляской.

А вот — и первые признаки переполоха: суматоха, ветер… — откуда такой ураганный ветер? Народ скачет вокруг «летающего добра». Сестра запихивает меня в коляску, тревожно оглядывается: волосы — дыбом! Она что-то кричит (но прошлое у нее — без звуков).

И чужие люди кричат, только разевая рты… Туча идет от маяка. Даже не туча — а живое исполинское «веретено»…Все сметается в кучу: полотенца, пакеты, пляжные зонты, газеты, надувные игрушки…Старый дед — выпукло, на весь экран и губы трясутся: «Конец света…Конец света…»