Прощай, Титаник!

Между тем наша троица пишет о разном: брат склонен к поэтическому мышлению; я задумывала опубликовать личные дневники, местами очень даже достойно написанные, потом меня захватила идея подготовить труд о русских эскортницах, не покидало меня и желание посвятить книгу рассказам о своей семье, даже думала поведать миру и стране о жизни 22-летней девушки – то есть о себе и своих переживаниях, сейчас же я занимаюсь чем-то совершенно непотребным без названия; ну а мама остается загадкой, впрочем, и для себя тоже. Я называю её еврейской мамой не потому, что она склонна оправдывать предрассудки о скупости еврейского народа, а лишь в силу её особого дара всегда и везде оставаться веселой и остроумной, такой мудрой с непохожей на всех судьбой, родной и дорогой еврейской мамой, переходящей с кубанских диалектов на совсем уж еврейские выражения; причём мечтой её был мой брак с еврейским парнем, с которым мы дружили с детства, посещая несколько лет вместе курсы английского языка. Такой был хороший еврейский парень из хорошей состоятельной еврейской семьи, папа в которой был следователем. Удивительно, как несостоявшийся зять на протяжении долгих лет уже после курсов английского неоднократно предпринимал попытки нашего с ним сближения; шестым чувством он знал, когда я появлялась в Краснодаре, – в городе, где выросла и из которого уехала в Москву получать достойное моих способностей образование и куда возвращалась на каникулы в перерывах между учёбой. Мы с ним даже целовались после рейда по третьесортным барам-клубам на улице Красноармейской, под подающим снегом, редким для южных городов. Волей судьбы или моей при беспрепятственной возможности сблизиться не только губами я уехала на такси домой, так и не закрыв подростковый гештальт уже не в подростковом возрасте. Товарищи, верящие в проведение, могли бы сказать, что всё в этой непознанной жизни не зря, всему своё время и так далее, что ж, может, вы и правы. Может, это мой самый хитрый и бессознательно расчётливый женский поступок: так сказать раздувание его желания, тлеющего годами в его мужском теле, подготавливающего почву для безоговорочного захвата в будущем не только тела, но и воли. Хотя никак не избавиться от вероятности нашей полной несовместимости, о которой мы могли бы узнать, но не узнали.

Если позволите, я расскажу наконец-то немного о себе, но далеко от поднятой темы уходить не буду. Чем меня обделила природа, так это женской расчетливостью. Не думаю, что это следует мешать с хитростью. Впрочем, хитрость мне тоже несвойственна, как и другим членам моей семьи. Какие-то зачатки навыков манипулирования, слава богу, небеса мне отсыпали, поэтому есть надежда сделать из меня женщину со временем. Да, все-таки я женщина. Не знаю почему, но вести повествование от женского лица кажется мне ненадежным (да простят меня все женщины Земли, я подвожу их, когда должна бы с достоинством и высоко поднятой головой защищать): признаться, мужчине верится с большей лёгкостью. Признаваться в подобном в наше время наплыва историй о лесбиянстве и феминизме всё равно, что поставить на себе крест как на писателе. Но вы же помните, я человек отчаянный.

Откуда растут ноги этого отчаяния даже мне, его носителю, трудно определить с хирургической точностью. Могу лишь обозначить переломный момент, с которым пришла решительность делать то, что я умею – писать, потому что оказалось, что больше я ничего делать не могу, кроме уборки, чтения и просмотров старых голливудских фильмов. Так уж вышло, что, когда я вышла из стен юридического университета, удача оказалась не на моей стороне, – путного юриста из меня не получилось по разным причинам, хотя я и не сильно старалась; мне хватило смелости признаться себе и семейному конклаву в непереносимости бюрократизма и чиновничества как явления в целом. Хотя только вчера я дала обещание дяде попытаться устроиться секретарем в тушинский межрайонный следственный отдел (просто он около дома): жизнь – бинарная штука, а мы в ней – родственники, на которых возлагаются надежды.

Глава 2

Я – первая дочка, появившаяся на свет в период рассвета маминого бизнеса, когда всё казалось возможным и осуществимым. Меня назвали Госпожой, пророча обеспеченное существование и достойное будущее. Ничего мне не пророчили, конечно. Моё имя было редким, таким и остается, но помимо всего прочего у мамы была знакомая – роковая и успешная женщина-адвокатесса, помыкающая мужем и сопровождающей их компанию свитой. Имя и профессия неизвестной мне дамы по иронии судьбы сыграли решающую роль в выборе моего жизненного пути и тех надеждах, которые я должна была оправдать.