Прощай, творение

На ее теле не обнаружилось меток дьявола, только длинный шрам на груди, про который старый Абрахам подтвердил, что шрам из детства, когда она распорола себе кожу на груди острым камнем, неудачно упав с повозки. Тогда Калеб поверил ему, но чуть позже понял - старик просто хотел спасти свою дочь, в которой проросло дьявольское семя. Чэрити Одли не заговорила под пыткой, потому что, Калеб был уверен, ей не о чем было говорить, но магистрат настоял на ордалиях. Народ любил смотреть на ордалии, может оттого, что когда женщин испытывали водой, даже самая скромная одежда, становилась облегающей и просвечивала. Для пуритан, скрывающих в себе грех, но не являющих его миру, это был единственный способ любоваться женским телом.

Калеба же обнажившиеся колени и обтянутая тканью платья грудь Чэрити интересовала меньше всего. Чэрити Одли, девица редкой набожности и всего девятнадцати лет просто не могла быть ведьмой, и он хотел это доказать, спасти ее душу от поругания.

Каждый раз, веля погрузить ее под воду, Калеб чувствовал, что совершает ошибку. И каждый рад, когда мужчины тянули за рычаг, заставляя стул подняться над уровнем воды, Чэрити еще дышала.

В конце концов, Калеб лично связал ее руки и ноги, а потом бросил в воду.

- Невинная девушка утонула, - сказал Калеб, спустя десять минут. - Пусть Господь позаботится о ней, но души, обвинившие ее, пусть молят о прощении.

Калеб стоял над спокойной водой озера, еще не понимая, как он ошибся. Когда Чэрити вытащили, более чем через полчаса, она, неподвижная с виду, вдруг открыла серые, как вода, глаза и закашлялась.

Она была жива, а это значит - была ведьмой.

Самые чувствительные из женщин падали в обморок, глядя как Чэрити Одли выкашливает воду. Ее трясло, пока из нее со спазмами выходила вода вместе с желчью ее нутра.

Калеб ошибся, а дьявол в очередной раз нашел свое укрытие в той, что никаким образом с ним не схожа. Чэрити Одли, сидевшая на воскресных службах с глазами, сияющими ангельским светом, оказалась очередной из его сук.

Калеб стоял молча еще некоторое время, а потом сказал так тихо, что услышали его не сразу. Он сказал:

- Повесить ведьму.

И его шепот разнесли дальше, передавая друг другу. Калеб смотрел только на Чэрити Одли, дрожавшую на земле. И чувствовал, что жалость в нем еще теплится, скребется и скулит.

Поэтому он повторил голосом звучным, повторил, как с амвона:

- Повесить ведьму!

Но повесить ведьму оказалось куда сложнее, чем думал Калеб. Чэрити Одли вешали снова и снова, оставляли на виселице на два часа и более, но ничто не могло убить ее.

Всякий раз, когда Калеб велел ее снять, Чэрити была жива.

Разумеется, снова и снова Чэрити пыталась выдать себя за мертвую, чтобы сбежать, она не дышала, не двигалась, но стук в ее груди выдавал Чэрити с головой. Мерный, спокойный, неутомимый и совсем не подходящий охваченной страхом девушке.

- Бедное дитя, - сказал кто-то. Впрочем, его не поддержали. То, что Чэрити Одли пережила смерть через утопление и смерть, через удушение, не оставляло никаких сомнений в ее сверхъестественном происхождении.

Ее решили сжечь, не дожидаясь следующего утра, когда казнь через огонь считалась наиболее приемлемой. Калеб не знал, что может выкинуть колдовская дрянь, оттого велел подготовить хворост для костра как можно быстрее, а сам остался с Чэрити Одли наедине.

Она плакала, и Калеб спросил ее:

- Зачем ты продалась дьяволу, девочка?

- Я не продавалась, преподобный Мэйсон, - ответила она. Ее голос был хриплым, казался не ей принадлежащим. На секунду она замерла, слушая будто бы кого-то еще, а потом лицо ее просветлилось.

Она разговаривает с Черным Человеком, подумал Калеб. С Черным Человеком, что дожидается невинных девушек в лесу и предлагает им вещи, от которых они, в силу слабости своей природы, никогда не откажутся.

Когда ее привязали к столбу и дали последнее слово, Чэрити засмеялась и сказала:

- Вы всегда твердите, что дьявол скрывается в тех, от кого никто этого не ждет. Что он хитроумный враг, который всегда обманет! Он обманул вас, добрые пуритане, в который раз. Преподобный Мэйсон, вот настоящий колдун! Он заколдовал меня, он не дает мне умереть! Освободите меня, добрые люди Салема!

Навет этот, разумеется, не возымел действия, и хворост подожгли.

Чэрити горела мучительно долго, кричала не стихая. Калеб сам подбрасывал хворост, поддерживая огонь до момента, когда она затихла. До момента, когда от нее не осталось ничего, кроме обугленных костей и пепла.

Не было больше даже запаха горящей плоти, только запах пепла, запах сведенного в ничто человеческого тела. Когда огонь потушили, Калеб взошел на помост. Он говорил:

- Добрые Жители Хэйвенсгейта, сегодня мы увидели дьявола, но противостояли ему. Сегодня мы увидели дьявола в нашей подруге, соседке, - он поискал глазами отца Чэрити, но не нашел, и все же добавил, - дочери. Мы увидели дьявола в ней и...

А потом Калеб услышал знакомый голос, который сейчас казался таким новым:

- Мы увидели дьявола в вас, преподобный.