Прощальный фокус

– Мы даже говорили, что хорошо бы запереть тебя в подвале, но с твоим знанием всяких фокусов ты, наверное, сумела бы сбежать.

– Точно!

Дот похлопала ее по руке.

– Отправляйся-ка спать, Сабина! Уже поздно. Никто не станет просить тебя остаться в Небраске. Чтоб хотеть здесь жить, надо здесь родиться. Ты моя невестка, ты член семьи – где бы ни был твой дом.

Сабина поцеловала Дот и направилась к себе в комнату. Холод сморил ее. Даже сидя в доме, хотелось спать. Пора домой. Сабине представилось, как она идет по длинному коридору в свою спальню на Иволговой улице. Она провела рукой по деревянной обшивке стены дома, где провел свои детские годы Парсифаль, и вспомнила запах лимонных деревьев с примесью хлорки из бассейна. Через день-другой, совсем скоро, она улетит домой.

В Лос-Анджелесе каждый день был полон забот. Купить лекарства, отвезти клиенту макет здания, съездить пообедать у «Кантера», показать Кроля ветеринару. Все это требовало постоянного внимания – как фокусы. Первым, чему научил ее Парсифаль, было следующее правило: для того чтобы фокус получился, он должен войти в привычку. Как еда и сон. Сабине было стыдно лениться. Чистя зубы одной рукой, в другой она крутила шарики. Между тем никто не отменял основную работу – вырезать стекла для окон, красить траву для газона на макете. Стены мастерской были увешаны эскизами зданий, которым из двухмерных предстояло превратиться в трехмерные, а Сабина месяцами не могла выкроить времени, чтобы ими заняться. Она составляла списки всего, что требовалось купить, сделать, отрепетировать. Днем список понуждал ее к действиям, а вечером, ложась в постель, она прокручивала в голове все то, что не успела, не смогла выполнить, забыла. В точности, как в детстве, когда она разрывалась между еврейской школой, уроками рисования, балетным классом, задачами по математике – и еще надо стол накрыть к ужину.

В Небраске все было по-другому.

Здесь она спала. Часами смотрела на переплетение черных веток, шуршащих о зимние рамы в комнате Парсифаля. Ждала возвращения с работы Дот и Берти. Ждала Китти с мальчиками. Они наведывались часто и всегда являлись в назначенный час. Весь день Сабины строился вокруг их приездов и отъездов. В доме было чисто, но, оставаясь одна, она все равно убиралась. Одолела половину книги «Радости кулинарии» и даже рискнула испечь желтый валлийский кекс. Рецепт этот она выбрала, потому что он показался ей самым сложным и утомительным, а также потому, что в доме нашлись все необходимые ингредиенты. В итоге Сабина оставила Феттерсов без яиц. В углу гаража она обнаружила лопату для снега. Надела ботинки, шапку, перчатки и вышла расчистить подход к крыльцу. Затем принялась за подъездную дорожку. Сабина никогда раньше не убирала снег и, каждый раз поднимая лопату, удивлялась тяжести крохотных белых пушинок. Вспомнился вычитанный где-то совет: чистить снег лучше поручать женщинам, а не мужчинам, так как последние более склонны к сердечным приступам. Замечательная смерть – рухнуть в сугроб и лежать там, леденея, пока домашние тебя не хватятся. Ломило спину, ныли мускулы, о существовании которых она даже и не подозревала. Она чувствовала, как под тонкой шерстью перчаток надуваются и саднят мозоли. Расчищая боковые дорожки, Сабина увлеклась так, что забралась на соседские участки. Наконец она вернулась в дом и не без труда вылезла из заледеневшей верхней одежды. Сидя в горячей ванне, Сабина дрожала в ознобе. Пальцы на ногах побелели, сморщились и онемели. За окнами опять началась метель.

Под толстым покровом снега, а возможно, и без него, одноэтажный домик Дот Феттерс по виду был неотличим от всех прочих одноэтажных домиков в округе. Мало-помалу Сабина обретала Гая, которого не знала. Другого Гая, маленького Гая. Она так и видела его, в трескучий мороз летящего вниз по улице, приникнув животом к санкам. Видела, как утром перед школой он уплетает на кухне хлопья из миски, одновременно изучая надпись на коробке. Это Гай, который однажды станет Парсифалем. Вот он, лежа на полу гостиной, читает взятые в библиотеке книги с описаниями фокусов и преисполняется разочарования, потому что о главном книги умалчивают. Она представляла, как любили его другие дети, как он дружил с окрестными мальчишками, как ласков был с сестрой. Ночью Сабина воображала его спящим на соседней кровати, воображала не того человека, в которого он вырос и которого она лишилась, но другого: маленького, хрупкого и живого. Он проглядывал в Китти и Берти, а иногда и в Дот, в Го и Гае. Сабина видела, каким он был в шесть лет, в девять, в двенадцать. Видела, потому что ей надо было его видеть, видеть ежеминутно. Тоска по нему была пропастью, черной и бездонной, пропастью, в которую она угодила.

– Я не хочу тебя нагружать работой, – сказала Берти. – По мне так лучше бы тебе у нас отдохнуть, расслабиться. Но мама говорит, что если не давать тебе ничего делать, то ты повесишься.

Она поставила на кухонный стол коробку с ручками и карандашами.