Прощальный фокус

– Дудки! – Придавая веса своему аргументу, Дот постучала пальцем по стакану Сабины. – В жизни бы не смогли! Раскололись бы еще прежде, чем их спросили! А Гай… господи, да от Гая добиться ответа на вопрос «Который час?» уже был подвиг. Он был как ты. Скрывал что-то просто потому, что всем это хотелось узнать. А как развлекал он нас всегда – бейсбольными мячами жонглировал, спародировать мог кого хочешь, и одноклассников своих, и знаменитостей всяких, и нас. Никогда не был задирой, не дразнил никого, но всегда умел отстаивать свое, идти своим путем. Эл мог как угодно орать на него, но он головы не терял. Совсем как ты. Вот отец его на стенку и лез. – Дот закрыла глаза, вглядываясь в проплывавшие перед ее внутренним взором яркие картины. – Эл мог сколько угодно вопить, гонять Гая по всему дому, колотить, все равно победителем выходил Гай. Гай был умнее Эла, и точка. Ох, как же Эл от этого бесился! Но какие бы наказания он для сына ни измышлял, Гай его не боялся, и все тут! А я вот что скажу тебе: надо было бояться! Я и ему все время твердила: «Не глупи, сделай вид, что боишься отца!» Ему ведь больше ничего от нас и нужно не было, кроме как страх наш увидеть.

– Но он и боялся, – сказала Сабина. – И голову потерял. Разве то, что произошло, этого не доказывает?

Сабина опустила глаза и заметила на полу темное пятнышко – след уроненной ею сигареты. А подальше можно разглядеть место, где когда-то лежала Дот и куда упал, как подкошенный, ее муж. Знакомство с достопримечательностями, как на прогулке по пляжам Иводзимы.

– Нет, – сказала Дот с уверенностью свидетеля, видевшего все своими глазами в погожий день. – Гай сделал единственное, что мог сделать. Он не собирался убить отца, только остановить его. Он очень хотел его остановить. И головы не терял, действовал с умом. Он не мог оттащить от меня Эла, и он понимал, что времени позвать кого-нибудь на помощь у него нет. Он увидел это, осмыслил и поступил как мог. Это не называется «потерять голову!».

Дот медленно отхлебнула из стакана и продолжала уже спокойнее:

– Жалко, что Гай сам тебе все это не объяснил, у него бы это вышло куда как лучше.

– Да, жалко.

– Но он точно совестью не мучился. Может, ему и было жаль отца, может, он и винил в этом себя, но в тот день, когда он вернулся из Лоуэлла, он сказал мне, что поступил, как должно. Каким же он был взрослым в свои восемнадцать. Уже тогда понимал вещи, до которых я еле-еле доперла через бог знает сколько лет! Я так мечтала поговорить с ним, сказать ему однажды, что наконец сумела во всем разобраться, но кто стал бы ждать так долго! К тому времени, когда я все поняла, он уже был знаменитость, известный фокусник. И у него была ты. Обо мне он к тому времени и думать забыл.

– Он не забыл вас. – Но это были лишь слова, которых требовала вежливость. Правды Сабина не знала. Возможно, Парсифаль забыл мать. Ни малейших следов прошлого Сабина в нем не замечала. А возможно, кусочки своего прошлого он уносил с собой в постель и перебирал в памяти перед сном, засыпая, и среди прочего там была и женщина, сидящая сейчас напротив Сабины.

«Когда я думаю о матери, она мне представляется за фортепьяно», – говорил Сабине Парсифаль в те далекие дни, когда она еще не перестала забрасывать его вопросами. Но никакого фортепьяно в этом доме не было.

– Не старайся ты, чтоб мне стало легче.

– Я бы очень-очень хотела, чтобы вам стало легче, – сказала Сабина и допила остаток виски до самого льда. – Чтобы нам обеим стало легче.

Холодильник тихо рыкнул и возобновил свое утробное электрическое урчание. Дот заморгала, словно внезапно пробудившись.

– Знаешь, последние десять лет я все утешала себя мыслью, что он вернется. Это когда я его в телевизоре увидела и когда он деньги мне присылать стал. Тогда я мечтать стала, что в один прекрасный день я дверь открою, а он там. Мы с девочками только об этом и говорили. Иной раз, бывало, еду из магазина, и даже ладони на руле мокрыми становятся, так ясно это вижу, и такая уверенность в душе поднимается, уверенность абсолютная, просто на удивление!

– Понимаю, – сказала Сабина.

Нет, проживи Парсифаль еще двадцать, еще сорок лет, он не вернулся бы в этот дом. Он отрекся от него. Даже в те минуты, когда он клал деньги в конверт – каждый месяц, – дом для Парсифаля не существовал.

– И я думаю, что эта моя мечта все и испортила. Ведь из-за нее я сидела тут и не разыскивала его – думала, он сам меня найдет. А потом запал у меня иссяк и я перестала ждать. И стоило перестать ждать, как ты приехала.

– Вот как?

– Ты приехала вместо него. Заняла его место. Это Китти так сказала, что все эти годы мы сохраняли для него место за столом, и вот теперь приехала ты, и место больше не пустует. Так для всех лучше.

Дот улыбнулась ей – совсем как мать, когда маленькая Сабина хорошо занималась в балетном классе.

– Мне ужасно неприятно вам это напоминать, – сказала Сабина, мешая пальцем кубики льда в стакане. – Но вы же знаете, что здесь я не останусь. Рано или поздно мне надо будет вернуться в Лос-Анджелес.