Прощанье с Родиной (сборник)

— Да, действительно… Остров… Суша, которая поднялась из моря. Ну и как, спрашивается, на таком острове жить? А вдруг он опять под воду уйдет? А вот так жить: заливает — уходи где выше, там и спасешься, потому что второго Всемирного потопа Бог не обещал, — заключил Крестовоздвиженский, подходя к церкви, куда настоятелем недавно назначили бывшего журналиста «Огонька» Владимира Вигилянского.

— Куда, интересно, годы летят? — прошептал Крестовоздвиженский, глядя на себя в зеркало.

«Фу, помолиться бы да проветрить окна того помещения, где я все это вам пишу…» — Крестовоздвиженский задумался, поставил дату и… медленно порвал свое письмо бывшему врачу-психиатру Эдуарду Русакову в город К., стоящий на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан.

— Ведь это была исповедь теоретически мертвого человека, но мне теперь все равно. Берите меня, — грустно сказал Крестовоздвиженский вошедшим.

— Да, но если мужчина и женщина не трахаются, так им больше и нечего делать друг с другом! — запальчиво возразил Крестовоздвиженский бывшему египетскому князю Андрею Мальгину.

Все понимающе заулыбались.

— Никто не даст нам избавленья: Ни бог, ни царь и ни герой, —

неожиданно для себя завыл Крестовоздвиженский.

И тут же сильно смутился.

— Ночь! Волшебное слово, — шептал Крестовоздвиженский, другой рукой сжимая украденный в супермаркете окорок.

— Вы… вы — невозможный, — спотыкаясь, повторяла красавица.

Крестовоздвиженский украдкой поглядел на часы, хотя и так было понятно, что уже опять светает.

Крестовоздвиженский писал, озаренный каким-то неземным светом: «Светлое будущее! Глядеть в темноту из темноты — занятие малоперспективное, но чрезвычайно приятное: мерещится какое-то светлое будущее, какие-то черные птицы над Кремлем…»

— Каждый, кто чего-то хочет, непременно добьется этого, если ему поможет Бог, — наставительно сказал Крестовоздвиженский бывшему инспектору-искусствоведу Художественного фонда РСФСР Роману Горичу.

Ты не ругай сибиряка, Что у него в кармане нож. Ведь он на русского похож, Как барс похож на барсука. Не заставляй меня скучать И об искусстве говорить, Я не могу из рюмок пить, Я должен думать и молчать, —

цитировал по памяти Крестовоздвиженский забытые стихи забытого поэта Леонида Мартынова, медленно исчезая в пространстве и времени, как только окончательно закончилась перестройка и наступило непонятное.

Ну что же, Гдов дождался ответа. Вот этот ответ.

Здравствуй, дорогой друг Гдов! Зная тебя сорок лет, эти глаза не солгут, и ты услышишь от меня всю правду, только правду, ничего, кроме правды.

Я внимательно прочитал все вышенаписанное тобою, включая малохудожественный бред про какого-то Крестовоздвиженского, и пришел к грустному, но справедливому выводу, что ты окончательно оторвался от народа, за это имеешь теперь творческий кризис, а вовсе не кризис среднего возраста, за которым ты пытаешься скрыться, как за ширмой, как дитя, но Хабарова, брат, не проведешь. Знак твоего отрыва от народа заключается хотя бы в том, что ты, друг, не знаешь точно, что я действительно лежу в больнице, хотя и угадал это своей интуицией художника, которого я продолжаю высоко ценить, несмотря на то, что он теперь боится жизни и окончательно одурел, заколебался.

Да, я действительно был у одра смерти, когда меня два еврея доставили сюда на «скорой» и спасли, давая тебе тем самым наглядный урок упомянутой жизни со всеми ее сложностями, в частности, опровергая расхожее мнение, что бесплатная медицина теперь никого не лечит, а все евреи уже уехали куда глаза глядят, воевать с арабами.