Прощанье с Родиной (сборник)

Гдову продолжали класть на коленку лечебную торфяную мазь «Комед», не чужд был Гдов и лазера, инъекций в мягкие ткани задней части тела, лечебной физкультуры, тренажерного зала, гидромассажных ванн, ароматерапии. По вечерам немного выпивал в одиночестве. Ведь когда выпиваешь в одиночестве немного, то ведь это даже и полезно, слышали, товарищи?

…Гдов поселился в номере один, приплатив за это к бесплатной социальной путевке скромную сумму из расчета 200 рублей в день. Гдов вообще жил на третьем этаже этой санаторной «хрущевки» в одиночестве, потому что старые люди — они советские навсегда, и не хотят платить деньги за такую западную глупость, чтобы жить в комнате без соседей. Ведь, по их мнению, на людях и смерть красна, царство Божие внутри нас, скоро будет обратно коммунизм или что-нибудь такое же, не менее хорошее.

«Дивные, дивные здесь места, дивные, глухие, однако худо-бедно, но все же освоенные, — писал Гдов. — Таковой, в принципе, может стать и вся Россия, если не погибнет, сумеет удержаться на плаву. Санаторий «Пнево-на-Нерехте» — символ такой России, и в этом нет ничего дурного, потому что это все же жизнь, а не смерть. Отвратная, якобы асфальтированная дорога из областного центра, с ямами и выбоинами, которые из путника душу вынут, а тело растрясут до самой печенки, но горячая вода в санатории есть всегда, котлетки дают простые, но вкусные (мясо из них воровать теперь невыгодно, капиталисты больнее накажут, чем коммунисты), заводов кругом нету и не будет, Нерехта по-прежнему впадает в Каспийское море, из нее мужики по-прежнему тягают лещей, подлещиков, окуней. И, слава богу, никто никого пока не режет, не поджигает, не взрывает, не бомбит, кровь людская остается в артериях, венах, и нам пора бы уже по достоинству оценить этот скудный уют, антипод насилия и животной дикости».

И он был прав, и закат на Нерехте был диво как хорош, когда Гдов наконец-то возвратился с мероприятия, где социальные старики и старухи еще долго пели вместе с ним под баян Николая Михайловича советские песни. В репертуаре было «Вот кто-то с горочки спустился», «Сиреневый туман», «Лучше нету того свету», «Давай пожмем друг другу руки», «Хотят ли русские войны», «Севастопольский вальс», «Ленин всегда живой». Старухи танцевали друг с другом. Одна из них обмахивалась для лихости платочком, а другая упала. Все испугались, как бы она что-нибудь себе не повредила, но обошлось. Один старик напился пьян и выкрикивал что-то неразборчивое, но вскоре устал и ушел. Ушел и Гдов, по дороге купив в сельпо две бутылки красного вина «Castillos de Espana».

«Да, кругом убогость, разруха, но в сельпо продают «Castillos de Espana», и «Кока-колу», и колбасу десяти сортов, и пивом хоть облейся, и около сельпо стоит роскошная черная машина «Рено Логан», принадлежащая местному олигарху Никифору, выбившемуся в богатеи из шоферов (возил председателя поссовета)», — писал он.

Гдов выпивал в одиночестве. По телевизору показывали Виктора Петровича Астафьева, который в старом документальном фильме конца девяностых ругал коммунистов, но ничего не было слышно, потому что канал «Культура» в районе санатория «Пнево-на-Нерехте» всегда все показывает, но только без звука. Зато различные свиноподобные физиономии с других каналов высвечивались в телеящике весьма отлично.

— Когда же, наконец, Путин выгонит обсевших его глупых жуликов, укравших все, что плохо лежало, и продолжающих воровать то, что еще от плохо лежащего осталось, включая чужие диссертации? — размечтался Гдов после принятия двух или трех, ну, может, четырех вкусных стаканов. — Все они все что-то там плетут, все о родине унылую песню заводят, а мышей не ловят даже для Путина, и как бы не довели бы нас эти господа-товарищи до того самого крайнего края, за которым зияет мертвая пустота. Ведь то, что в Украине, а также в Америке, Великобритании, Германии, Франции и других странах начальство тоже идиоты, наших идиотов вовсе не оправдывает.

— Путина немедленно из текста вычеркнуть, — распорядился он. Самоцензура, товарищи!

Интерьер в его комнате тоже был совершенно САВЕЦКИЙ: драные обои, текущий в вечность унитаз, кровать из ДСП, явно сделанная на зоне в Мордовии, когда там сидели диссиденты и другие борцы за права человека. Как будто время застыло и Гдов снова был молод, разъезжал по командировкам, жил и спал, где попало.

Гдов стоял на берегу и всерьез думал, не утопиться ли ему в Нерехте.