Прощанье с Родиной (сборник)

Было и еще много чего интересного и запоминающегося, всего не перечесть, но вот мы уже и в Ленинграде с его Московским вокзалом, различными колоннами, каналами, памятниками, дворами-колодцами, музеями и другими достопримечательностями, полезными для культуры, если кто ее до сих пор любит, а не кичится тем, что новые времена требуют новых старых песен.

Да и в вагонах «Красной стрелы» теперь культурно, не коитус, пьянка или разврат, а уровень обслуживания пассажиров чрезвычайно повысился, чему каждый из нас, как ребенок, рад. Даже злостный оппозиционер, если едет в «Красной стреле», например, то он становится всем другим деловым ребятам, включая депутатов Государственной Думы и членов Совета Федерации, наглядный пример.

В первый же свой питерский вечер я немного оконфузился, но зато еще лучше познал жизнь, в которой должен вариться писатель, чтобы состояться в качестве творческой личности. Но вариться строго определенное количество времени — ведь и суп при неправильной его готовке выкипает, и молоко убегает, и картошка становится клеклой, чего уж тогда говорить о живом человеке.

Конфуз мой заключался в том, что, когда мы с упомянутыми товарищами и старыми, на мой тогдашний взгляд, девушками вышли поздним вечером из ресторана «Кавказский», который тогда помещался на Невском проспекте в подвальчике, я вдруг забыл, что нахожусь в чужом городе, и, попрощавшись с компанией, вскочил в проходящий троллейбус. Дальше я шел по каким-то темным улицам, обнявшись с каким-то бородатым человеком и распевая с ним на пару вечно актуальную песню Б.Ш. Окуджавы «А мы рукой на прошлое вранье, а мы с надеждой в будущее, в свет». Проснулся я с первыми лучами ласкового питерского солнца на территории неизвестной мне автобазы, в кузове неизвестного грузовика, но зато в одиночестве.

Утреннее небо стояло над моей головой. Беспрепятственно миновав сонного вахтера, я вышел на улицу где-то в районе, как я теперь понимаю, Александровской лавры и, осведомившись у встречных о верной дороге, направился в общежитие Лесотехнической академии, где квартировали на койках мои товарищи, а я — на полу. Денег у меня, к моему удивлению, осталось всего 75 рублей, и я снова направился на Невский, но на этот раз не пьянствовать, а покупать книги в том самом бывшем «доме Зингера», увенчанном огромным шаром.

Да и грех зря жаловаться — бунтарей сатрапы пока на расстрел не ведут, а лишь по-отечески им добрых физдюлей дают. Беда, что ПРО ТЕСТО настроения явно будут обратно расти, а ментов, как и заграницы, на всех не хватит, чтоб обратно всех в советский автозак частым гребешком загрести. Беда, что снова и снова все будет, как в кастрюле, закипать, а клерикалу о. Станиславу Кундяеву вместо того, чтоб часами «Брегет» и троюродными сестрами в соблазны митрян вводить, не худо бы и себя, и нас своими прямыми обязанностями пастыря наконец занять и нами руководить. Павших духом утешать, сирым слезы вытирать, богатых от нарушения Божьих заповедей остерегать, а не пляшущих девок-дур казенной метлою гонять, нарушая Конституцию, которая всем нам дана для выполнения мечты, а то снова кругом вокруг обратно одной лишь советской власти обретем зримые черты. Памятник Дзержинскому, например, на Лубянке сдуру заново поставим…