Прощанье с Родиной (сборник)

Около пятидесяти лет назад, когда мне было шестнадцать лет и я учился в 9-м «Б» классе школы № 20 города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, я решил съездить на Запад, которым был всегда для всей России Ленинград, потому что другая Прибалтика — это уже не Россия. В Скандинавию тогда могли попасть только выдающиеся из общих рядов строителей социализма люди, Таллин, Ригу и Вильнюс подарил в 1939 году Сталину его коллега Гитлер, Кенигсберг после Второй мировой войны забрали у немцев за долги, и лишь доступный Питер задолго до безобразного ХХ века построили сами многонациональные российские мужики под руководством пьющего русского царя, прошедшего стажировку в Голландии да и в той же Германии, где его научили танцевать, курить табак, бриться и воевать.

Ой ты, поезд, поезд мой, летишь ты туда и обратно домой. Итальянцы построили в XV веке Кремль, и вот уже много лет он стал новому-старому президенту питерскому подполковнику КГБ Путину родным домом теперь. Сквозь топи блат Петр Первый Питерград потом воздвиг, и если едешь, то там теперь окажешься вмиг.

А что касается «славы трудовой», то я, как только получил паспорт, тут же в конце мая завербовался рабочим в геологическую экспедицию, за что мне в начале июля выдали огромную сумму в 210 рублей 30 копеек, и я тут же поехал в Ленинград, а паспорт у меня перед этим украли на галечном пляже реки Е., где тогда уже построили плотину ГЭС, но еще можно было купаться. Вернее, украли самострочные, но очень красивые брезентовые джинсы цвета «хаки», а вместе с ними и паспорт. Его мне потом ближе к зиме «подкинули» — ведь тогда в России еще не было «нового мышления», демократии и Путина, а был лишь сплошной СССР, и чужие паспорта нужны были только шпионам и диверсантам, а не честной советской шпане, промышлявшей малым. Так что ехал я уже всего-навсего со «свидетельством о рождении», то есть практически без документов.

А был я тогда очень важным и умным, не то что сейчас, когда я окончательно опростился, опустился и одурел вследствие перманентных реалий развитого социализма, плавно пришедшего ему на смену суверенного капитализма с человеческой харей, а также по причине длительного общения с русской литературой, ее представителями и продуктами. У меня тогда напечатали один короткий рассказик в газете «К-ский комсомолец», я был заместителем главного редактора самиздатского журнала «Свежесть», к осени разоблаченного местными властями за безыдейность, буржуазный формализм и публикацию перерисованного с фотографии портрета Бориса Пастернака, разоблаченного четырьмя годами раньше, но, как нам ошибочно показалось, уже прощенного.

Вследствие чего всех организаторов журнала, в том числе и меня, зимой 1962–1963 исключили из комсомола, в котором я отродясь не состоял — ни до, ни после. Чего, очевидно, исключавшим в голову прийти не могло — чтобы кто-то моего возраста, умеющий не только читать, но и писать, не был приписан к их коммунистическому югенду. Поэтому я заслуженную кару принял хладнокровно, хотя и получил на следующий год в качестве дополнительной награды волчью характеристику из школы, не позволившую мне поступить в какой-нибудь престижный филологический ВУЗ страны, вследствие чего я до сей поры имею сильные пробелы в образовании, в частности не умею читать по-древнегречески, а также до 36 лет сильно пил много водки, пива, вина, один раз болел желтухой, три раза женился.