Читаем Прощанье с Родиной (сборник) полностью

— Я косил? — вскинулся Хабаров. — Да я по экспедициям. У меня отсрочка. Я на пенсию вышел раньше, потому что у меня допуск к секретам был и полевого стажу туча лет.

— Ну да. «Сырая тяжесть в сапогах, роса на карабине». «Мы геологи оба с тобой». Ты помнишь, как нам военные билеты выдавали, где было написано, что каждый из нас уже теперь «младший инженер-лейтенант»?

— Ну, помню.

— Тогда ты должен помнить, если у тебя, конечно, не избирательная память, ролевое сознание, что всю ночь перед этим мы кутили с твоей наложницей Изюмкиной и ее подружкой. Забыл, кстати, как ее зовут.

— «Квадрат» ей было прозвище, твоей Людочки, — подчеркнул Хабаров. — У ней муж потом нырнул по пьяни с моста в сибирскую порожистую реку и шею свернул на мелководье.

— …И мы утром надели темные очки, чтобы скрыть выражение красных глаз, а нам полковник Белых говорит: «Вы почему опоздали на торжественную часть почти на час?» — «Как так опоздали, когда мы пришли раньше на десять минут? Сейчас без десяти одиннадцать, мы и пришли». — «Не раньше на десять минут, а позже на пятьдесят. Вам во сколько был объявлен сбор?» — «В одиннадцать». «Не в одиннадцать, а в десять». — «Как так в десять, когда в одиннадцать?»

Помолчал тогда Белых и спрашивает меня: «А почему от вас, студент Гдов, водкой несет?»

— Точно, — оживился Хабаров. — Ты ему тогда совершенно справедливо воткнул: «Во-первых, я уже не студент, а молодой специалист. А во-вторых, я даже и не знаю. Может, оттого, что я перед выходом из общежития стакан на грудь принял?»

— Ответил в рамках торжества справедливости мифологического реализма, — сказал польщенный Гдов, по-прежнему не забывая употреблять в своей речи те самые слова, которые я, согласно новым установкам, отказываюсь, во избежание неприятностей, изображать на бумаге. — Ну, а как у нас этот Белых забегал, помнишь? Как…

(Отказываюсь, отказываюсь. Кому надо, тот сам догадается и мысленно вставит необходимое, но утраченное туда, где это по его жизненному опыту требуется.)

— Не-а. Не помню.

— Мы ж на него тут же наехали, что он нам в военные билеты записал, будто мы геофизики, вместо РМРЭ — Разведка Месторождений Редких и Радиоактивных Элементов. Белых заблеял, что, дескать, это не имеет значения, а мы ему жестко — это сейчас не имеет значения, а начнись война с врагами, нас пошлют на фронт заниматься геофизикой, а мы-то вовсе и не геофизики, а разведчики недр. Вы нас что, под трибунал хотите подвести?

— Поплыл тогда Белых, даром что военный, — подытожил Хабаров. — Вместо того чтоб нашу наглость окоротить, стал лепить, что, дескать, ошибка будет выправлена в дальнейшем на первых же военных сборах.

— Ага, прямо щас, полетел я к ним на крыльях бога войны Марса на эти их сборы! — злобно высказался Гдов.

— Так что вовсе и не я от армии косил, а, наоборот, ты, — вставил Хабаров.

— А я этого, между прочим, не отрицаю, но прошу меня понять правильно, — не то завелся, не то снова закривлялся Гдов. — Я всерьез полагаю, что принес Родине пользы гораздо больше, чем если бы шатался по этим самым сборам, которые, кстати, чрезвычайно любил посещать поэт Лева Таран, помнишь его?

— Как не помнить. Он у меня свидетелем был на свадьбе, когда я второй раз фиктивно женился для московской прописки. Он врачом-психиатром вроде где-то служил?

— На спецскорой. Не на той, которая мирных диссидентов по заказу гэбухи в дурдома таскала, а где действительно был риск. Ты, например, по белой горячке всю мебель топором порубил, как юный Олег Табаков в том старом советском спектакле, который против мещан и вещизма, а Левка вынужден под твой топор тоже идти, потому что ему за это деньги платят. Понятно, что он на военных сборах кайфовал, получая ни за что ни про что все сто процентов средней зарплаты, которая, кстати, у него была — о-го-го!

Помолчали.

— Хотя для тех, у кого полушубки от молний горят во время затяжных дождей, эта сумма, может, и не такая уж весомая, — поддел Гдов товарища, но тот никак не среагировал. — Лев утверждал, что их в Дмитрове собирал военкоматовский офицер, который вез их в Лобню двадцать минут по Савеловской дороге, где они в Лобне пьянствовали целый день в пристанционном шалмане, после чего, поддерживая друг друга, возвращались в Дмитров.

— Ну, а тебе кто мешал получать сто процентов средней зарплаты? — наконец встрепенулся Хабаров.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Точка опоры
Точка опоры

В книгу включены четвертая часть известной тетралогия М. С. Шагинян «Семья Ульяновых» — «Четыре урока у Ленина» и роман в двух книгах А. Л. Коптелова «Точка опоры» — выдающиеся произведения советской литературы, посвященные жизни и деятельности В. И. Ленина.Два наших современника, два советских писателя - Мариэтта Шагинян и Афанасий Коптелов,- выходцы из разных слоев общества, люди с различным трудовым и житейским опытом, пройдя большой и сложный путь идейно-эстетических исканий, обратились, каждый по-своему, к ленинской теме, посвятив ей свои основные книги. Эта тема, говорила М.Шагинян, "для того, кто однажды прикоснулся к ней, уже не уходит из нашей творческой работы, она становится как бы темой жизни". Замысел создания произведений о Ленине был продиктован для обоих художников самой действительностью. Вокруг шли уже невиданно новые, невиданно сложные социальные процессы. И на решающих рубежах истории открывалась современникам сила, ясность революционной мысли В.И.Ленина, энергия его созидательной деятельности.Афанасий Коптелов - автор нескольких романов, посвященных жизни и деятельности В.И.Ленина. Пафос романа "Точка опоры" - в изображении страстной, непримиримой борьбы Владимира Ильича Ленина за создание марксистской партии в России. Писатель с подлинно исследовательской глубиной изучил события, факты, письма, документы, связанные с биографией В.И.Ленина, его революционной деятельностью, и создал яркий образ великого вождя революции, продолжателя учения К.Маркса в новых исторических условиях. В романе убедительно и ярко показаны не только организующая роль В.И.Ленина в подготовке издания "Искры", не только его неустанные заботы о связи редакции с русским рабочим движением, но и работа Владимира Ильича над статьями для "Искры", над проектом Программы партии, над книгой "Что делать?".

Афанасий Лазаревич Коптелов , Виль Владимирович Липатов , Дмитрий Громов , Иван Чебан , Кэти Тайерс , Рустам Карапетьян

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Cтихи, поэзия / Проза / Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези