Прощание с ангелами

Охранник распахнул перед ним двери тюрьмы и пропустил его вперед. Проходя мимо камер, мимо бесконечного ряда дверей, Макс слушал свои шаги. Охранник шагал за ним, словно конвоировал арестанта. Направо, потом вверх по лестнице, потом налево. Надо время от времени посещать кладбища или тюрьмы, подумал Макс. Тогда ценности распределяются по-иному, тогда субъективное утрачивает свое значение, и собственное «я» перемещается из центра на периферию круга.

— Вот здесь.

Номер триста семь. Смотровой глазок, стальная цепочка, двойной поворот ключа — эти детали врезались в память.

— Вот здесь.

Вестфаль сидел на табуретке. Макс сел на стул, придвинутый охранником. Они поглядели друг на друга, испытующе-выжидательно.

«Ты как сюда попал? Ты — первый, кого ко мне пропустили».

«Ты очень постарел, и вид у тебя больной. Когда люди перестанут сажать друг друга за решетку?»

— Я принес вам курево и кое-что из еды, — сказал Макс. — Вам все это передадут позднее. — В присутствии Вестфаля он чувствовал себя робким и неуверенным, словно и на нем лежала часть вины за то, что их встреча происходит в тюремной камере.

— Ну, как вы поживаете? — Спросил и сам почувствовал бессмысленность своего вопроса.

Вестфаль насмешливо улыбнулся.

— Я окружен заботой и вниманием.

— Мне нелегко было получить разрешение, пришлось дойти до министра.

«Зачем ты мне об этом рассказываешь?»

«Чтоб ты наконец перестал быть таким колючим. Я ведь ничего не ищу, только бы мы обрели покой, только бы мы поняли друг друга. Ведь если дожидаться, пока один человек в этом мире поймет другого, можно и опоздать».

Он думал, Вестфаль ему обрадуется, по крайней мере будет держаться приветливее, уж такую-то малость он, Макс, заслужил. Неприкрытая заинтересованность в судьбе Вестфаля ему даром не пройдет. Fiat justitia, ваше преосвященство. Но Вестфаль вел себя так, словно был недоволен его приходом.

— А вы стали знаменитостью, — сказал Макс. — О вас пишут в газетах. Протестуют.

Вестфаль и на это ничего не ответил, и Макс подумал: зачем я вообще сюда пришел? Макс уже давно догадывался, что этот человек умеет ненавидеть всеми фибрами своей души. Тут они схожи. Разница одна (и это Макс ставил себе в заслугу): Вестфаль свою ненависть оправдывает мировоззрением, он же борется с ненавистью как в себе самом, так и в окружающем мире. Человечеству не нужна ненависть, ему нужна любовь.

«Почему вы не уехали на Восток?»

«Вам обязательно хочется узнать?»

Вестфаль не мог теперь отрицать, что изолированность одиночной камеры и полная оторванность от людей мало-помалу заставили его усомниться в правильности решения, принятого после побега. Какой с него прок, когда он сидит в этой одиночке? Кому он нужен? Стоит ли принимать муку ради таких результатов или все самообман?

«О вас пишут в газетах. Протестуют. Мне нелегко было получить разрешение».

Вот первое свидетельство успеха, достигшее его камеры. Кто кого? Макс Марула пришел к нему. Вестфаль понимает, Максу нелегко было на это решиться.

Они сидели друг против друга в трех шагах — отсесть подальше не позволяли размеры камеры.

«Нам необходимо сердечное согласие между христианами и нехристианами при полном отказе от идеи обратить противную сторону в свою веру».

«Атеизм со своей воинствующей…»

«Вот тут надо решительно возражать. Воинствующей религии неизбежно противостоит воинствующий атеизм».

«Но, господа, господа, не упускайте из виду склонность человека к игре».

Вестфалю припомнились беседы по пятницам в доме фон Халлера.

Нам не о чем разговаривать, подумал Макс. Связи оборваны. Всякие попытки восстановить их кончаются либо курьезно, либо трагически. Он хотел встать и уйти, не отсидев до конца положенные пятнадцать минут свидания.

— Не теряйте надежды.

Что он там толкует про надежду? Какую надежду он может подать ему, Вестфалю? Какую надежду он может вообще дать миру?

«Вы, господин Вестфаль, своим учением отнимаете у людей бога, не располагая возможностью дать им полноценную замену».

«А вы, господин Марула, своим учением заставляете людей терзаться вечным несовершеннолетием».

Впрочем, сейчас об этом не стоило вспоминать. Это была тема для субботних вечеров, о ней можно было толковать, удобно расположась в креслах за рюмочкой божоле, эта тема оставалась по ту сторону разговоров о ядерном оружии, о войнах, подразделяемых на а) войны с применением конвенционного оружия, б) войны с применением атомных стратегических ракет, в) войны локально ограниченные и г) войны мировые.

Вестфаль понимал, сейчас надо что-то сказать. Макс Марула сделал первый шаг, очередь за ним. Между ними и всегда-то существовали престранные отношения.

«Не теряйте надежды».

— Ваша эсхатология мне ни к чему. Ваша вера, основанная на надежде, потерпела как политическое, так и моральное банкротство.

Он сказал это напрямик. У него не было времени для околичностей. И Макс тотчас принял вызов, забыв о том, где они находятся. Вестфаль снова стал его идеологическим противником.