Прощание с ангелами

Возможность была только одна: Макс Марула. У него достаточно влияния, чтобы выбить для нее, своей невестки, разрешение. Сначала она не хотела с ним видеться, ибо была уверена, что за ней наблюдают. Она не хотела причинять ему неприятности. Но чего стоят неприятности профессора теологии по сравнению с арестантской камерой ее отца?

При мысли о Максе ею вновь овладела надежда, великая надежда. Она верила в его человечность, в его глубокий ум, она не сомневалась, что он сумеет отыскать пути, которые приведут ее к отцу.

5

Ночной приступ удушья был на сей раз так силен, что Вестфаль, напуганный мыслью о смерти, вцепился костлявыми пальцами в одеяло. Его настолько свело судорогой, что лишь страшным усилием воли он мог втягивать воздух. Хрип проник в коридор, и Ротмистр, у которого как раз сегодня было ночное дежурство, услышал его.

— Вестфаль, — закричал он, войдя в камеру, — что это вы затеяли? — Повернул его на спину, расстегнул пуговицы рубашки. — У меня же будет вагон неприятностей.

Как ни странно, но одно лишь присутствие другого человека, сознание, что он теперь не один в камере, смягчило судорожную напряженность мышц, восстановило спокойное дыхание.

— Да, вам пофартило, — сказал Ротмистр. — Один из пожизненных задал деру, он работал в переплетной, теперь вас возьмут на его место. Вы ведь были когда-то наборщиком или еще кем-то в этом духе.

Он сел на край койки и принялся снимать перчатку с левой руки: ухватив правой рукой мягкую, податливую кожу, он стянул ее сперва с большого пальца, потом о указательного, потом с остальных и наконец энергичным движением выдернул из перчатки всю кисть.

— Великолепная выдумка. — Ему явно хотелось отвести душу, хотя разговаривать с заключенными было строжайше запрещено, тем паче ночью и на личные темы. — Такой план побега, что я посвящу ему в своей будущей книге целую главу. Не надо так разевать рот. Расслабьтесь, ну, расслабьтесь-ка, Вестфаль. «Побег из тюрьмы — двести удачных побегов». О, книга станет бестселлером, и я вылезу наконец из этого дерьма. Видите ли, Вестфаль, главное в каждом побеге — это подготовка. — Он тем же манером стянул перчатку с правой руки. — Ну и затем умение выждать. Вот видите, уже отпустило. Главное — расслабиться. Этот парень шесть, а то и семь лет подбирал в типографии негодные литеры, буковка за буковкой. Он точно подсчитал, сколько килограммов надо собрать, чтобы отлить из них ядро нужного веса. Потом из старого тряпья он сплел себе веревку. А если такой парень оттрубил десять лет в переплетной — да как, несколько раз был удостоен похвалы самого начальника, и вдобавок солист в тюремном хоре, вы бы только послушали, как он пел в рождество «Святую ночь», — его, само собой, пускают в сортир без сопровождения. На это он и рассчитывал. Попросился «удовлетворить естественную потребность» — он у нас так изысканно выражался, — а сам перекинул через стену ядро на веревке, по веревке вскарабкался наверх и давай бог ноги. А часовой в переплетной лишь спустя час заметил, что у него один драпанул.

Теперь Вестфалю, напротив, хотелось остаться одному. Ротмистр вдруг начал вызывать у него отвращение.

— Я бы заснул.

— Только без фокусов. По крайности дождитесь, пока меня сменят.

Ротмистр вышел, запер дверь и еще разок толкнул ее, чтобы проверить, все ли в порядке.

Вестфаль неотступно глядел на дверь. С улицы донесся рев тяжелого грузовика, по прутьям решетки скользнул свет прожектора, да так стремительно, что глаза этого почти не уловили.

Все его мысли опять сосредоточились на одном: побег.

РАСКОЛ

1

В этот день Макс отказывал всем, даже друзей просил не беспокоить его и не являться по случаю годовщины его первого богослужения. Он испытывал потребность в одиночестве, «в изоляции», как он выражался, чтобы обрести самого себя. В нем нарастало чувство неуверенности, почти страха, что теперь он вовсе не сумеет ответить или ответит лишь ошибочно на основной вопрос своего мышления о взаимозависимости бога и вселенной, вопрос, который в бытность его миссионерским учеником и абитуриентом не представлял для него никаких трудностей. Где-то же должна находиться отправная точка, с которой можно продолжить нить рассуждений. И однако ему казалось, что еще никогда в жизни он не был так удален от этой точки.

Газеты, которые лично прислал епископ, он разложил перед собой на письменном столе. Нет, он совсем не стремился — и вдобавок так неожиданно — оказаться в центре внимания этой расколотой страны: славословия герою в одной ее части, нападки в другой, той, которую он, несмотря на все нападки, несмотря ни на что, считал своей.

Разумеется — сейчас у него не оставалось сомнений, — он допустил ошибку, приняв приглашение выступить с лекцией в Халленбахском университете. Епископ так ему и сказал:

«Просто диву даешься, как часто соприкасаются высокий интеллект и наивность. Однако я даже мысли не допускаю, будто вы столь уж неразумны и не сознаете, что скорее поддерживаете врагов нашей святой церкви, нежели ее приверженцев».