«Противопехотная, – по достоинству оценил её лейтенант Гарольд. – Русская, с непроизносимым названием системы[35]
. Эта даже если и не прорвёт 8-миллиметровой брони, то мотор перетряхнёт так, что никуда мы уже не уедем. А после того, как закончатся патроны и снаряды, нас тут, например, потушат прямо в броне, обложив сушёным кизяком, как в утятнице…»Тем не менее на гранату, выдернутую обозначившимся наконец предводителем из-за кушака с кинжалами, лейтенант посмотрел с обидным снисхождением. Так что зря джигит гарцевал перед строем, поднимая пыль и размахивая стальной бутылкой, будто булавой. На неё и на предводителя Джеймс глянул, как на дикаря с пушечным ядром в руках: «И что?»
Так и спросил:
– And what?
И поднял руку, теперь левую.
Убедительным обоснованием его легкомыслию стало жужжание «треуголки» – башни, слегка напоминающей Наполеоновскую шляпу, – когда та, обернувшись на 180 градусов, предложила в ответ ствол трёхфунтовой пушки Гочкиса.
А когда лейтенант коротко, одними пальцами, помахал, как бы прощаясь, и глухо лязгнул затвор в казённике, джигит тотчас осадил коня.
Пушка оглушительно хлопнула, харкнув пороховой гарью. Кони, сбиваясь в кучу, заржали.
…В то же мгновение старенький имам Искендер, живший на дальней стороне села и изначально сторонившийся всей этой истории с русским пленником, вдруг оказался в ней замешан самым тесным образом, как изюм в лепешку. Потому что, если первую на своём пути стену – его хлева, – 37-миллиметровый снаряд пронзил, как шило старую подошву (даже саманный кирпич не посыпался из дубового каркаса), то найдя по пути чугунный чан для варки сыра, закувыркался.
Почтенные дети, внуки, уже снискавшие уважение, и совсем несмышлёные внучата имама Искендера, – все завороженно следили, как невидимый дух зла громил жерди с посудой. Как звонко сшиб с треноги медную жаровню, – слава Аллаху, что со вчерашними углями. Как, неугомонный, разом перебил все глиняные горшки с приготовленным ужином и диковинной крысой проточил в один миг все одеяла и тюфяки над топчаном, и как снёс покров на женскую половину. И даже снаружи потрясённого дома кизяк, сушившийся для печи, осыпался со стен…
Предводитель лазов демонстративно засунул гранату назад, в пояс, между рукоятей кинжалов серебряной ковки. Сбросил с лица край шёлкового чёрного платка, что, видимо, должно было выказать расположение, и, подкрутив гренадёрского вида пышные усищи, хохотнул:
– Вах, красиво! Вжих!
И радушно, прямо как завзятый восточный торговец, подло рассчитывающий на непроходимую наивность европейского туриста, предложил:
– Что ж, вам нужна голова? Мы можем продать вам и голову к остальному блюду!
Как если бы она уже была навьючена к седлу его вороного.
Лейтенант Гарольд ответил с подлинно британской категоричностью, будто вёл переговоры с вождём туземцев, – что, впрочем, в его понимании так и было:
– Я не буду покупать голову нашего офицера, – заявил он, едва удерживаясь, чтобы не помогать себе жестами. И, дав предводителю переварить его надменный отказ, дождавшись, пока он сведёт и без того сросшиеся брови, но за секунду до того, как он обернётся к своим головорезам со следующей командой, закончил лейтенант Гарольд свой спич с едва заметной, но театрально-заметной улыбкой:
– Но я могу купить у вас гранаты.
Гранат у бандитов оказалось всего три и по серебряному рублю, после торга, за каждую вышло.
Конечно, немало – всё же полновесные серебряные рубли, не какие-то там ассигнации! – но и не так дорого, как часом после лейтенант Королевских военно-морских сил Дж. Гарольд сообщил на ухо штабс-капитану Иванову (заросшему, осунувшемуся, мертвецки-бледному, но блаженно-счастливому):
– За сведения о вашем точном местонахождении я заплатил 100 фунтов.
Кирилл, всё ещё ошеломлённый предзакатным, с красным оттенком, но для него, – ослепительным дневным светом, вообще – белым светом, – посмотрел на лейтенанта невидящим взглядом. Тем не менее отреагировал вполне себе здраво:
– Могу только выписать вексель или посочувствовать.
– Лучше чек, – уверенно порекомендовал лейтенант Королевских военно-морских сил Дж. Гарольд.
Цитата:
«Мне всегда казалось, что если есть на свете две страны, которые сама природа предназначила к мирному сожитию и сотрудничеству, то это Россия и Англия. Не соприкасаясь нигде своими границами и трудно друг для друга уязвимые ввиду особенностей их военной организации, у одной исключительно сухопутной, а у другой – главным образом морской, Россия и Англия тем не менее постоянно враждовали между собой; и ни той ни другой долгое время не приходило в голову хладнокровно разобраться в причинах этой вражды и удостовериться, есть ли для неё достаточные поводы, и попытаться принять меры к их устранению.
Приходится предположить, что одной из главных причин взаимной отчуждённости Англии и России является, может быть, не соперничество на почве внешней политики, а коренное различие их внутреннего государственного строя, вызвавшее среди огромного большинства английского народа антипатию и недоверие к нашему внутреннему порядку».