Прощание с мирной жизнью

Времени было в обрез! Ранкль попросту отпихнул литератора и публициста, стал на его место перед письменным столом и положил свою элегию на медальон. А потом в быстром темпе изложил тестю, зачем пришел.

Слушая театральную декламацию Франка, Александр совсем позабыл, что в «Голубой звезде» его ждут деловые друзья. Теперь, когда выступил Ранкль, он об этом вспомнил и быстро встал:

— Я очень сожалею, господа, но у меня нет времени, я спешу на важное деловое обсуждение. — Он взял шляпу и перчатки. — Очень рад был познакомиться с вами, Франк. Думаю, будет лучше всего, если вы изложите вашу биографию и все прочее в письменном виде. Без всякой лирики! Деловое curriculum vitae[52], и мы подумаем, что можно сделать… Ну, а ты, голубчик, оставь мне свой опус. — Он похлопал Ранкля по плечу и уже направился к двери. — Прочитаю, когда вернусь. Ну? Что еще? Недоволен? Но, дорогой, что поделаешь? Прочитать сейчас твою рукопись я не могу, а рекомендовать ее Кухарскому, не прочитав, — это, разумеется, одинаково неприемлемо для тебя при твоем авторском самолюбии и для меня при моем чувстве ответственности.

— Прости, — Ранкль судорожно кашлянул, — я полагаю, что в некоторых случаях следует верить в возможности человека, которому ты вверил судьбу собственной дочери.

— Ну конечно, мой милый, конечно, я не сомневаюсь в твоих возможностях, и если бы разговор шел только об обыкновенном патриотическом стихотворении, — правда, лично я этот жанр не люблю, — все же я, ни минуты не колеблясь, написал бы Кухарскому. Но, мне кажется, в данном случае, когда дело касается Редля, следует быть осторожным.

— Если ты намекаешь на разногласия между вами, либералами, и активистами, к которым принадлежал покойный, то прошу принять во внимание, что чувство благородства по отношению к умершим, даже если они были других политических убеждений…

— Не только это, дорогой Фридрих.

— А что же, папа?

— Это я тебе сейчас объяснить не могу.

— Позволь, папочка, но это пустые отговорки. Вопрос не только в моем авторском самолюбии. Дело идет о более серьезном. В интересах обороноспособности…

Александр не мог удержаться от нетерпеливого движения. А тут еще вмешался Франк:

— Если мне будет позволено высказать свое мнение, то я дал бы совет соблюдать крайнюю осторожность в вопросе о полковнике Редле. Самоубийство, причины которого не выяснены, допускает всевозможные толкования, вплоть до самых двусмысленных. Когда дело обстоит так, сдержанность, как изволил выразиться дядюшка, мать редакционной мудрости. В общем, я представляю себе, что как раз с патриотической точки зрения, не говоря уже о религиозной, можно многое возразить против самоубийства офицера.

Ранкль вскипел.

— Я полагаю, мы здесь не в раввинской семинарии! — Шрамы на его лице пылали.

Франк провел дрожащей рукой по волосам.

— Разумеется. В раввинской семинарии при диспутах не прибегают к личным оскорблениям, дорогой кузен!

Ранкль задыхался.

— Что вы имеете в виду? Уж не хотите ли вы сказать?..

Александр хлопнул в ладоши.

— Хватит, хватит!

Франк отвесил низкий поклон и широко повел рукой, будто склоняя шпагу перед Александром и Ранклем.

— Ах, пожалуйста! — В знак примирения он, улыбаясь, поглядел на Ранкля. Но тот отвернулся и упорно смотрел на лестницу. Кончики его усов вздрагивали.

Александру стало его жалко. Совершенно неожиданно к этому присоединилось желание сбить самоуверенность с Франка.

— В конце концов все это не так уж важно, — решил он. — Пусть Кухарский печатает элегию. Вот, я подписал. Скажи Ябуреку, чтобы положил рукопись к бумагам, предназначенным для редакции. А теперь прощайте! Надеюсь, господа, что вы не вцепитесь друг другу в волосы.

— Ах, это же было недоразумение, дядюшка, — заверил его Франк, — правда, дорогой коллега?

Не успел Ранкль повернуться, как Франк уже завладел его рукой и принялся трясти ее в третий раз. Ранкль нехотя покорился. Казалось, будто автор трактата о «Роли совести в жизни и политике» пыхтит над заржавленным насосом колонки.

Смеясь в душе, Александр оставил их вдвоем.

XVIII

Когда несколько часов спустя Александр вышел из экипажа у подъезда своего дома, Франк уже поджидал его.

— Добрый день, дядюшка!

— Вы все еще здесь? — воскликнул не очень-то обрадованный Александр.

— Не еще, а опять здесь! — ответил Франк с веселой улыбкой. — Я принес curriculum vitae. — Он полез в карман и достал большой конверт. — Я решил, что нельзя заставлять вас ждать дольше, чем это необходимо. Надеюсь, вы довольны.

— Черт возьми, ну и темпы у вас — ультрасовременные, — невольно смягчившись, сказал Александр. — Я лично не принадлежу к категории людей, которые видят назначение человека в том, чтобы во весь опор промчаться по жизни. Но в наше время делают ставку на автомобильную скорость. Я дам вам знать. Не завтра и не послезавтра, — у нас и другие дела есть — но, в общем, скоро!