Прощание с мирной жизнью

Только в самом конце всплыла любимая балканская тема: «По всей видимости, сербы, болгары и греки вцепятся друг другу в волосы при дележе турецкой добычи. Какой прекрасный случай для нашего министра иностранных дел снова сесть между всеми стульями! Пока что он еще держит в тайне свои намерения и злится, когда ему задают вопросы. Господин С. . ., принадлежащий к венгерской оппозиции, пустил по этому поводу остроту, которая обошла все политические салоны: «Какие новости с Балкан? Ну а тебе-то что, баран!» Острота пользуется успехом. Только господин министр, которому, конечно, тут же передали это творение, был очень шокирован, «Нет, э… э… э… баран — это никуда не годится, пожалуй, еще можно было сказать bête[4]». Говорят, кто-то попробовал деликатно намекнуть ему, что «баран» взят просто для рифмы, но на это его превосходительство ответил с саркастической улыбкой: «Mon ami[5], я предпочитаю хорошие манеры и плохие рифмы, а не наоборот!» Да, принципы нашего графа Берхтольда^{17}, этого признанного дипломата, поистине великолепны».

Александр усмехнулся. Он так и видел Зельмейера, его насмешливо склоненную, наголо бритую голову, его ожиревший и все же четкий римский профиль. Он слышал его голос, пародирующий великосветский носовой выговор, что должно было придать особую пикантность анекдоту о Берхтольде — образце дипломатов.

В Александре пробудилось желание посидеть с Зельмейером не только в воображении. Вот бы хорошо позлословить с ним за бутылкой превосходного вина, «зельмейеровского домашнего», которое тот хранил для подобных случаев.

Последний раз они виделись незадолго до троицы. В то время Александр твердо рассчитывал снова попасть в Вену в начале осени. Теперь уже январь, а осенняя поездка в Вену все еще была только в проекте. Сначала его удерживали в Праге различные дела и переговоры о немецко-чешском соглашении, над подготовкой которого он уже давно работал. Затем встала необходимость порвать связь с «рыбкой». К концу года очень много времени отняла покупка типографии в Северной Моравии. Но сейчас соглашение отсрочено, с «рыбкой» все улажено, купчая составлена. Нет неотложных дел, и ничто не мешает поездке в Вену. При желании Александр мог бы завтра или послезавтра сесть в поезд.

Раздумывая о возможности поездки, Александр вдруг заметил на оборотной стороне листа постскриптум. Зельмейер сообщал, что собирается на один день в Триест, чтобы посадить своего пасынка на пароход.

«Молодой человек заявил, что бежит от несчастной любви в Америку. И тут только я понял, как бессодержательна и обыденна стала моя жизнь. А если к тому же тебя еще забывают друзья… Серьезно, Александр, не мешало бы тебе опять появиться в Вене. Или, может быть, ты решил в расцвете лет записаться в отшельники? Очень это было бы жалко».

Александр подпер голову рукой. Им вдруг овладела смутная жажда перемены.

IX

В дверь постучали. Приятное чувство возвращения к действительности тут же сменилось раздражением. Ведь по неписаному домашнему закону его не разрешается беспокоить, когда он занят корреспонденцией. «Да», — которое он произнес в ответ на стук, прозвучало не очень-то любезно.

Вошел лакей Ябурек — дородный мужчина с густыми усами; при взгляде на него каждый легко бы поверил в его родство со славным канониром — его однофамильцем, про которого в чешской солдатской песне поется, что в битве при Кёниггреце^{18} он один оставался у орудия, пока его

пруссак до смерти не убил,
тут он уж больше не палил.

Ябурек был в рейтеровском доме на особом положении. Уже его отец, служивший в камердинерах у откупщика налогов, считал себя членом семьи, и Ябурек держался того же мнения. Говоря о младших членах семьи, он всегда называл их «наши дети и внуки», фрау фон Трейенфельс он за глаза именовал не иначе, как «Каролина», а Александра опекал с чисто материнской строгостью, хотя и почтительно.

Он подошел к письменному столу и доложил:

— Гостья, которую мы ждем в десять пятнадцать, тут.

— Какая гостья? — спросил Александр более резким тоном, чем хотел, и, рассердившись за это на себя, сказал еще нелюбезнее: — Что это вообще за манера докладывать? Назовите фамилию.

Ябурек посмотрел на Александра с выражением оскорбленной невинности. Вот и будь после этого деликатным! Но если Александру угодно, пожалуйста! Ябурек доложил медленно и раздельно:

— Фрау Прокоп с сыном.

— А-а! — Только сейчас Александр вспомнил: Людмила известила, что сегодня утром приедете сыном. Так, значит, все-таки приехала! До этой минуты Александр как-то не верил в ее приезд. Поэтому и воспоминания нахлынули на него только сейчас.