Прощание с мирной жизнью

— Нет, ты права, виноват я. — Роберт провел ладонью по лицу, с которого медленно сходила краска. Адриенне был знаком этот его жест по дискуссионным вечерам в кружке «Равенство». Приступая к ответам на вопросы или парируя неожиданные аргументы противника, Роберт всегда делал этот жест. — Я уже давно хотел поговорить с тобой, Адриенна, но нужен какой-то толчок, это уж всегда так. — Он опять провел рукой по щекам и подбородку. Адриенна почувствовала, что все у нее внутри как-то вдруг замерло.

— Ну? — спросила она удивительно слабым голоском и глубоко вздохнула. — Ну?

Ответа не последовало.

Роберт стоял, наморщив лоб и закусив нижнюю губу. По-видимому, он не слышал ее вопроса. Она колебалась: что должна она чувствовать — облегчение или стыд? Но тут лицо Роберта разгладилось. Он сказал со свойственной ему сдержанностью, только несколько решительнее и скорей, чем обычно:

— Видишь ли, это, конечно, смешно, у нас нет никаких оснований грустить. Наоборот. Ты едешь в Швейцарию, увидишь много нового. Кружок наш закрывается на каникулы, я буду не так занят, у меня будет время прочитать два-три романа. Может, даже в отпуск уйду. Ведь уже лето. — Роберт подошел к открытому окну и показал на цветущие на наружном подоконнике бегонии. — Какой мир, какая тишина вокруг! И все же у меня, черт его знает почему, такое чувство… мне трудно это выразить, такое, словно… — он нагнулся и понюхал розоватые цветы, — словно нюхаешь цветы, которые еще цветут и все-таки уже как-то завяли, хотя пока еще этого и не видно. Ах, черт знает какую чепуху я несу! — Он смущенно рассмеялся. — Да, что я, собственно, хотел сказать: в наших газетах и брошюрах мы все время читаем, что готовятся какие-то события. В наших резолюциях мы все время пишем, что империалистические противоречия неизбежно должны привести к войне и что фабриканты оружия соединились в кровавое интернациональное сообщество, как недавно сказал в немецком рейхстаге Либкнехт. Но все это остается мертвым словом. Вот так же, как мы, наборщики, знаем, что в конце концов отравишься свинцом, но в это просто как-то не веришь. — Он опять быстро нагнулся к цветам, казалось, он погладил их. — Сейчас мы печатаем у себя в типографии инструкции, как применять горные гаубицы. На четырех языках: сербском, болгарском, турецком и немецком. Все по заказу австрийских орудийных заводов в Вене. Увидел я вчера вечером на столе в экспедиции четыре стопки напечатанных инструкций — и так ясно себе представил: палят люди друг в друга согласно одинаковым инструкциям из одинаковых орудий — турки в болгар, болгары в сербов, а завтра, может быть, сербы в нас, а мы в сербов. И вот не могу отделаться от этого чувства. — Он неопределенно повел рукой в сторону бегоний. — Не знаю, поймешь ли ты меня, а может, малодушным сочтешь, потому что организованных рабочих миллионы, но кто печатает эти инструкции? Рабочие. Конечно, если начнется борьба не на жизнь, а на смерть, все будет иначе. Ах, я не знаю, что со мной сегодня творится, прости, пожалуйста! — При последних словах лицо Роберта помрачнело. Он взял свою шляпу и начал с ожесточением распрямлять ее чуть замявшиеся поля.

— Роберт! — Адриенна постаралась придать своему голосу твердость. — Роберт, по-моему, я тебя отлично поняла, и мне хочется, чтобы ты знал: ты можешь на меня рассчитывать, как на товарища, твердо рассчитывать; так же, как… как я полагаюсь на тебя, Роберт, во всем.

Она протянула ему руку, он неловко взял ее и крепко пожал. Сколько-то времени они стояли друг против друга, держась за руки. Адриенна видела свое лицо в его серых глазах. Потом все затуманилось. Сердце ее разрывалось от неудержимой нежности, ей было жалко Роберта до боли, до слез. Медленно высвободила она свою руку, поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку, около рта.

Роберт отшатнулся.

Его смущение вернуло ей самообладание.

— Подожди минутку! — Она подбежала к гардеробу. — Я сейчас буду готова, и мы немножко пройдемся. Мне все равно надо попрощаться с дедушкой. Так. Теперь мы можем идти. — Она надела шапочку и кое-как убрала под нее волосы. Потом обернулась. Все еще продолжавшееся смущение Роберта придало ей задора. Она рассмеялась. — Мы как по нотам разыграли сцену клятвы на Рютли!^{88} Но клятва остается в силе, да?

XXIII

Адриенна ушла. Настроение Александра, только что такое хорошее, изменилось. Что это, грусть расставанья? Вяло покачав головой, Александр отказался от этой мысли. Нет, он не так близок с внучкой!