Прощание с мирной жизнью

После файв о’клока в салоне баронессы слова Зельмейера об импорте уже не казались Александру только злословием. Конечно, можно не принимать всерьез недовольных профессоров, честолюбивых штабных офицеров, дворянских сынков и предприимчивых господ, торгующих оружием (те два модных пшюта, что говорили об английском стиле приема, несомненно, причастны к этой торговле), — конечно, можно не принимать всерьез всех этих австрийских активистов, мечтающих о великодержавной политике. Но если эти люди объединены, если это фронда, пользующаяся поддержкой клики престолонаследника, тогда активисты, идеология которых покоится на жажде трофеев и на зависти, приобретают опасное влияние. Тогда активизм уже не легковесная теория, тогда это реальная сила, тогда активисты могут окрепнуть, привлечь на свою сторону людей и действительно пуститься в военную авантюру. Как выразился в разговоре Гелузич? «Надо быть решительным и не бояться того, что ты не можешь отвечать за исход. Надо даже иметь мужество не бояться ошибок». Как будто для этого вообще нужно мужество! В течение всей своей жизни он, Александр, наблюдал обратное. Но, возможно, его наблюдения уже устарели, ведь мир меняется с каждым годом все быстрей, все основательней.

«Да, так оно, должно быть, и есть, — раздумывал Александр, — мир переходит из стабильного в лабильное положение. И как бы молодо мы себя ни чувствовали, как бы по-современному ни мыслили, через эту перемену мы перешагнуть не можем. Слишком большой кусок нашей жизни связан с очень цельной, несмотря на все ее противоречия, эпохой. Сейчас, к сожалению, будет иначе».

Он продолжал додумывать свою мысль. Главное не то, что появились кинематографы и автомобили, не то, что цеппелины и аэропланы покорили воздух; не то, что художники пишут беспредметные картины, а женщины стали самостоятельнее и одеваются более молодо; не то, что архитекторы придумали особый «больничный» стиль, а физики заинтересовались атомом, нет, не этим определяется перемена. На автомобиле по всему свету — вот что накладывает свою печать и на внутренний мир человека. Звонок телефона нарушает душевное равновесие. Все дробится. Человека не покидает ощущение преходящести, переходности эпохи, задержки дыхания перед прыжком в неизвестность.

Размышления Александра прервала Валли.

До сих пор она без умолку болтала, делясь впечатлениями о собравшемся в салоне Амальтеи обществе, теперь она вдруг остановилась.

— Да ты меня не слушаешь, дедушка. А я как раз расхваливаю тебя: ты куда моложе, чем Польди, и куда интересней, чем этот экзотический господин, знаешь, тот, с бородой, как у разбойника, — в общем, тип довольно занятный, как по-твоему? Около него я чувствовала себя, как бы это выразить… — Она подыскивала подходящее слово и, не найдя, вопросительно посмотрела на Александра, снова уже погруженного в размышления. Валли надула губки. — Ах, дедушка, где ты? Здесь тебя нет, где ты, дедушка?

Погруженный в свои мысли, Александр слышал только звук ее голоса. Слова дошли до него потом, будто эхо из глубины подсознания: «Где ты, дедушка?..» У него было такое ощущение, словно его пробудили ото сна. Он увидел темные силуэты островерхих домов. Увидел лунные блики на подернутых льдом лужах. Увидел мерцание далеких звезд. Увидел все так, словно видел впервые, и вдруг его охватила мальчишеская веселость.

Валли с робким изумлением тайком посматривала на него.

Александр обнял ее за плечи.

— Нет, Валли, я еще здесь, — задорно воскликнул он. — Но я уезжаю. Завтра утром. В Вену.

Часть вторая

I

Экипаж, уносивший Александра на вокзал, быстро катил по тихим, еще полутемным улицам. Газовые фонари висели в молочном воздухе раннего февральского утра, словно маленькие тусклые луны.

«Будто сквозь ватные облака еду», — подумал Александр. Он с интересом наблюдал, как привычные силуэты людей и предметов, расплываясь в туманном воздухе, приобретают гротескный призрачный облик. И это таинственное превращение хорошо ему знакомого окружающего мира еще обостряло состояние внутренней напряженности, так сказать, повышенную душевную температуру.

Это была не дорожная лихорадка, это было что-то другое. Каждый раз, как Александр ехал куда-нибудь один, у него появлялось такое чувство, будто его ожидает что-то непредвиденное, от чего должна измениться вся его жизнь.

«Конечно, я опять гоняюсь за иллюзией, — заключил свои размышления Александр, — а иллюзия — это, конечно, женщина». Его фантазия заработала, рисуя ему встречу с ней. Он мысленно видел ее — застенчивую, молодую… или, может быть, это будет цветущая женщина, опытная в искусстве обольщения и любви?

На этот раз Александр остановился на молодой. Вот она сидит напротив него, опустив глаза, но он знает, что ее влечет к нему и что она только ждет, чтобы… нет, в ней еще не пробудилась женщина, но если он ее пробудит… как бы приблизиться к ней, — он не представлял себе такую возможность. Но вдруг что-то случится, например, крушение поезда, разумеется, не серьезное…

Экипаж остановился.