Прощание с мирной жизнью

«Э, что там!» — Главный редактор извлек из-под вороха бумаг ножницы на длинной цепочке и прорезал ими воздух, словно для того, чтобы отрезать все дальнейшие размышления.

— Не знаю, что вам так не нравится в сообщениях нашего венского корреспондента, — сказал он вслух; он сделал паузу, подождал, не возразит ли Александр, но тот молчал, и Кухарский быстро заговорил, время от времени громко пыхтя, как паровоз, выпускающий пар: — Согласен, он пишет несколько претенциозно, так сказать, не по своим возможностям, но, с другой стороны, у него есть несомненные достоинства. Всюду, где можно раздобыть конфиденциальные сведения, он свой человек. У него особый нюх на сенсации, работает он быстро, на него можно положиться. Чего вам больше?

— Чего больше? — Александр остановился у письменного стола. На вид он был спокоен, но в голосе слышалось раздражение. — Чего больше? Не больше, а меньше; я хочу, чтобы в газете было меньше вот этих самых ноток! — Он вытащил из кармана зашуршавший номер «Тагесанцейгера». — Вот! — Он стал читать: — «Державы одна за другой увеличивают мощность своих армий, усиливается соревнование, расходы на вооружение растут не по дням, а по часам. В торговле застой, каждый знает, что должен себя урезывать, ничто не ладится. При таких условиях даже самый миролюбивый человек постепенно свыкается с мыслью, что лучше первым нанести удар, чем бездействовать и колебаться». — Александр скомкал газету. — Ну, что вы на это скажете? — Он глядел на Кухарского в упор.

— Вы правы, в статье есть нотки, которые теперь, к сожалению, можно часто услышать в Вене, — поспешил согласиться с ним главный редактор. — В общем, это то же фанфаронство, которое в свое время можно было встретить во французской прессе. Я, например, помню, что как-то в начале дела… — Он заметил, что Александр поморщился, и не рассказал, как собирался, «дрейфусовского» анекдота. — Ну, да что мне вас убеждать, — закончил он, — вы сами знаете, что такие нотки не надо воспринимать трагически.

Александр резко тряхнул головой.

— Это не отдельные фальшивые ноты. — Он сделал паузу и глубоко вздохнул.

— Но ведь вы сами говорили о том же! — вставил Кухарский.

Александр не обратил внимания на его слова.

— Нет, это не отдельные ноты, это целая мелодия, — продолжал он. После возвращения из Вены (после их незабываемого утра в загородной гостинице, воспоминание о котором каждый раз снова приводило его в волнение) его снедала глубокая внутренняя тревога, она была причиной того, что он видел все в черном свете, но она же сообщала ему какую-то особую сверхпрозорливость. — Вся мелодия фальшива, нелепа и фальшива. Она звучит несколько иначе, чем воинственный клич господ из пангерманского союза и австрийских шовинистов, но, в сущности, смысл один и тот же: мы должны примириться с пушечной пальбой! — Он увидел, что главный редактор хочет возразить, и упрямо мотнул головой. — Нет, дайте мне договорить, я не кончил. Несколько дней тому назад немецкий рейхсканцлер заявил одному из редакторов «Тан», что пресса скоро заговорит о предстоящей войне. Я не очень-то верю в министерские откровения, но когда я вижу, что даже наша газета становится рупором разжигания войны…

Кухарский потерял терпение.

— Вы преувеличиваете, — крикнул он, — невероятно, совершенно невероятно преувеличиваете! — Он пыхтел, «кильки» на малиново-красной плеши встали дыбом. — Наша газета — и вдруг орган поджигателей войны! Да и вообще… нет, у вас галлюцинации! — Он размахивал ножницами, но вскоре успокоился. — Серьезно, я думаю, у вас сдали нервы, должно быть, вы переутомились. Я уже не первый день это замечаю. И если бы я не боялся быть ложно понятым, я бы уже раньше пришел к вам и сказал: так дальше нельзя, вы должны отдохнуть.

— Ах, что вы выдумываете! — запротестовал Александр. Но довольно вяло. Он почувствовал, что попался, и вспылил: — Мои нервы тут ни при чем. А о своем здоровье я сам позабочусь.

Обиженный Кухарский молча пожал плечами и привел в порядок свои жалкие прядки.

Александр пожалел, что был так резок. Он хотел извиниться. Но тут позвонил телефон. Кухарский взял трубку, назвал себя, затем передал трубку Александру.

— Просят вас.

— Меня?

Александр был недоволен, что его отвлекли. Он не сразу взял трубку.

— Кто у телефона? — спросил он. — Кто? Я не понимаю, Елена?.. с Ранклем? Да, но… А при чем тут Оттилия?.. Что? Ничего не понимаю. Нет, подождите меня, сейчас иду… Да, да, сейчас… Хорошо, хорошо.

Он повесил трубку, взял пальто и шляпу.

— Семейная ссора. Только этого недоставало! — сердито сказал он редактору, но на этот раз тоном дружеского доверия. — Жаловаться на недостаток волнений мне действительно не приходится. И вообще, кажется, вы правы, у меня пошаливают нервы. — Он неуверенно улыбнулся. — Ну, об этом мы как-нибудь потом поговорим. И о венских статьях тоже. Пожалуй, лучше, всего за бутылкой рейнвейна, — если не ошибаюсь, рейнвейн у вас есть. Да? Значит, решено. До свидания, Кухарский! — Он крепко пожал ему руку.