Прощание с мирной жизнью

— Господи боже мой! — Зельмейер схватился за свою круглую голову с розовой лысиной. — Я не знал, что ты такой наивный провинциал! Брось, брось! Как старый газетчик, ты должен не хуже меня знать, что в наши дни высокая политика только продолжение крупных сделок, но осуществляемое иными средствами. Никита это прекрасно понял. Он инсценировал европейский кризис, и биржевые курсы полетели вверх тормашками; затем, когда его маклер скупил достаточно акций, он снял осаду Скутари — напряжение разрешилось, и бумаги полезли вверх. Маневр столь же простой, сколь и гениальный. Я жалею только об одном, — сообщение моего парижского представителя пришло после закрытия биржи. Поэтому я не мог уже сегодня принять участие в Никитиной афере. Ну, а ты что думаешь? Если ты обещаешь мне в виде особой премии один из твоих роденовских набросков, я возьму тебя в долю… Серьезно, я уверен в успехе. На все сто процентов. Но, может быть, ты мне не веришь?

— Нет, нет, верю! — Александр почувствовал безрассудную радость. Значит, безумная надежда оправдалась. Значит, еще раз их миновала катастрофа. Значит, он может еще встретиться с Иреной! Он схватил удивленного Зельмейера за плечи и завертелся с ним по кабинету. — Еще как верю! Слушай, Людвиг, это надо вспрыснуть. Я еще должен рассказать тебе один секрет…

Его прервал резкий звонок телефона.

— Ага, это давешний Фома Неверный, — воскликнул Зельмейер. — Пари держу, что за это время он стал «верным»! Извини меня! — Он подошел к аппарату, снял трубку. — Алло! Ну? Поняли, что для вас выгодно?.. Значит, так. — Зельмейер в шутливом тоне стал договариваться о каких-то сделках, в то же время он указал Александру на этажерку, где стояла бутылка коньяка, и жестом предложил ему налить две заранее приготовленные на столике рюмки. — Итак, до завтра! Проследите, пожалуйста, чтобы были даны указания… Нет, никаких сомнений… Как вы говорите? Продаст в случае надобности родину, но потом не отдаст проданного? Неплохо, ха-ха-ха. Но на этот раз он не продает, на этот раз он покупает, да еще за наличные, тут можете ему доверять… Всего хорошего! До свидания!

Зельмейер подошел к столу, потирая руки, и взял рюмку.

— Чокнемся, Александр! За Скутари! Конечно, это надо вспрыснуть. Да, ты хотел рассказать мне какой-то секрет?

— Ах, сейчас это уже не так важно. — Александр улыбнулся. Им вдруг овладела мысль, что он встретит Ирену, ничего для этого не предпринимая: на улице, или в кафе, или в Пратере, ненароком, но все же не случайно, не так, как встретил ее в первый раз. Да, да, уже завтра, завтра, послезавтра, самое позднее — через три дня. Думать так — легкомысленно, но ведь осуществлялись же другие такие же невероятные желания? Почему не испытать судьбу? Что он теряет? День? Неделю? Разве это так важно! Он чувствовал себя таким богатым. — Нет, время терпит, — сказал он вслух, — давай лучше споем «Nunc est bibendum», как когда-то. Ну-ка, продемонстрируй свой могучий бас — «Nunc est bibendum…» «Теперь давайте пить, без стеснения, плясать давайте…»^{50}[41] — Последние фразы Александр произнес нараспев. Он выпил рюмку, налил еще одну. — Будь здоров! Да здравствует извечно австрийская надежда на небрежность судьбы! Будем пятиться назад под музыку вальса!

— Стой, стой! — крикнул Зельмейер. — Ты что-то впал в торжественно-праздничный тон. Неужто с двух рюмок уже опьянел? Или… влюблен? С тобой никогда не знаешь…

Александр прищелкнул пальцами.

— А что мы вообще знаем? Что жизнь — подмостки, как говорите вы, венцы. Этим ограничивается все наше знание. Мы даже не можем решить, что такое жизнь, — комедия или трагедия, вероятно, и то и другое, а иногда, вот как сегодня, — опера-буфф с тремоло, блеском и оркестром в полном составе.

«Что с ним опять такое?» — удивлялся Зельмейер.

Ответа он не получил. Взор Александра был обращен внутрь. Он видел Ирену, она медленно, словно ненамеренно, шла навстречу Александру по залитой солнцем дороге.

V

Уже во второй половине мая лето было в полном цвету, как пышный пион, распустившийся за ночь. Казалось, природа хочет помочь людям возможно скорей забыть тревоги и волнения, пережитые за последние недели, и полностью отдаться радостям вновь обретенной мирной жизни.

Дунай доносил даже в Вену аромат зеленых холмов Вахау, аромат дали, даже аромат моря. Воздух был насыщен легким, как облако, благоуханием цветов, сладковатым запахом паров бензина, конского пота, духами, всем букетом летних запахов большого города.

На Ринге и на Кернтнерштрассе бурлила и переливалась всеми цветами радуги гуляющая публика — выставка красавиц высшего света и полусвета; нарядные дамы демонстрировали новые шляпки и старые фамильные драгоценности; молодые эрцгерцоги и певцы придворной оперы проверяли, сколь они популярны; прожигатели жизни в штатском, с букетиками фиалок в петлицах своих кургузых пиджачков, и звенящие шпорами кавалерийские офицеры старались перещеголять друг друга элегантностью и заносчивостью… И все, все они были одновременно и актерами и зрителями шумного спектакля.