Прощённые

Прежде всего его внимание привлёк маститый литератор Асмодей (Жуковский). Этот вальяжный господин с холёным и скучающим лицом, был далеко не прост – он смог добиться замечательных успехов не только на литературном поприще, но и в карьере. К тому же, Асмодей когда-то просветительствовал на высочайшем уровне и был наставником у Александра, тогда ещё подростка, цесаревича.  Впрочем, особо впечатляющих плодов его старания не дали. Рейн попытался говорить с «маститым» о выпуске особого издания   для «всеобъемлющего просвещения» широких масс. Потом придумал издавать (пусть и на собственные средства Михаила) смешные стихотворные памфлеты, в коих высмеивать общественное неустройство. Жуковский, не скрывая скепсиса, задумок Михаила не поддержал.

После того в сферу внимания Михаила попал ещё один «рыцарь пера» – Сверчок. На первый взгляд, тот был нисколько не похож на Асмодея, – всегда подвижный, шумный, суетливый… Но оба, к удивлению, между собой дружили. Однако дружба их была сродни союзу меж льдом и пламенем. Сверчка с его непредсказуемой натурой тянуло в крайности. Безудержные приступы весёлости и оптимизма сменялись у него периодами желчи и апатии. А жажда деятельности уступала место непреодолимой лени. И потому будучи личностью недюжинных талантов, Сверчок был совершенно непригоден к делу. Да, впрочем, как и все другие члены литературного сообщества.

Но Михаил не успокоился. И вскоре новая, внезапно посетившая его мечта, всецело завладела им. Мечта о создании нового, особого тайного братства из честных, отважных и благородных людей, о коих он читал когда-то в детстве, в библиотеке пансиона отца Николя.

Достойное название  союзу он, собственно, давно уже придумал:

ОРДЕН РУССКИХ РЫЦАРЕЙ…

К несчастью, даже самые прекрасные идеи, по большинству, приносят более вреда, чем пользы, а чистое и светлое начало – нередко первый шаг к концу.

Глава 24. Ротонда

 Санкт-Петербург, весна 1834 года.

Несмотря на слёзные увещевания, Василия в тот вечер он с собой не взял, да строго наказал, чтобы упрямый инвалид не вздумал догонять его.

Следуя вдоль по Гороховой улице, он подъехал к Семёновской площади. Здесь, перед набережной реки Фонтанки, Михаил спешился и отпустил извозчика. Уже совсем стемнело. Он побродил по опустевшей набережной, бесцельно всматриваясь в тёмную воду… Затем, спустя около часа, зашёл во двор большого углового дома с колонным портиком, стоявшего прямо напротив доходного дома Устиновых.

Двор освещался только светом последних неуснувших окон, да тускловатым тлением фонаря… Сегодня  этого было вполне достаточно.

Попав во двор, он повернул налево, к  непримечательной на первый взгляд двери… Здесь Михаил остановился и  осторожно огляделся.

Двор был безлюден. В окнах напротив двигались фигуры, ведя привычный образ жизни.  Город готовился ко сну. Тут явно никому не было дела до припозднившегося гостя. Прохожего, просто чужого. Михаил поёжился от мартовской промозглости и от тоски, от тягостных воспоминаний… И окончательно решившись, потянул за ручку двери. Дверь распахнулась перед ним почти что без усилий. Она, как прежде, много лет назад, была не заперта.

Перешагнув порог, гость оказался в круглом помещении парадной лестницы с шестью колоннами на первом этаже. Вскоре его глаза привыкли к темноте, и Михаил смог оглядеться. Это была она, Ротонда.

Ротонда. Особенное место. Он ощущал себя внутри замкнутой башни, скрывающейся в чреве дома от лишних глаз. Стебли колонн тянулись вверх к изящному, венчающему башню куполу. Свод был невысоко, но посмотрев на купол, Михаил почувствовал заметное головокружение. Он опустился на холодные ступени старой лестницы. Сел, кутаясь в шинель, и вынул из-за пазухи верную флягу. Глотнул, поморщился, потом прикрыл глаза и вспомнил мягкий, почти уже забытый голос: «Я никогда не шёл туда, куда шли все, друг мой.  Но я хотел быть там, куда другим не было доступа. Мне было надобно отнюдь не многого. Всего-то – быть незаурядным человеком.»

Эти слова, возникшие из навсегда ушедшего далёка, вызвали только скорбь и горечь. Тяжело, невыносимо тяжело.

Он повторил – беззвучно, для самого себя, – то, что не представлялось ранее ничем особенным: "Всего-то – быть незаурядным человеком!"

И усмехнулся – зло и с горечью. Всего-то! Знать бы тебе, друг мой, сколь это много… Посильная ли ноша для тебя? А для меня?!…

Да тут же снова отхлебнул из фляжки. И произнёс – растягивая, будто пробуя слова: «Орден русских рыцарей». Теперь, пожалуй что, почти смешно.  Даже не верится, что с ним такое было.

Зато тогда, чуть ли не двадцать лет назад, всё выглядело просто замечательной идеей. Конечно – "Орден Русских Рыцарей"! Как же ещё?  Всё решено. В свою задумку он вначале посвятил лишь узкий круг старых приятелей.

Но очень скоро и без приглашения, к нему явился некий посетитель, представившийся графом Мамоновым.