Несмотря на частые загулы, Арачаев службы не запускал. Даже после затяжного вечера — утром в семь ноль-ноль бывал на работе. При этом управляющего Саренбаева по-отечески чтил, всем своим поведением выказывал ему глубокое уважение и почитание, во всем с ним советовался и держал в курсе всех дел. Цанка понял, что Саренбаев необразован и не владеет многими производственными и организационными делами, но вместе с тем в нем было много мудрого, человечного и интернационального. А главное, Саренбаев имел много связей в столице области Кзыл-Орде. Он просто не знал, как их использовать.
Арачаев быстро уловил возможности управляющего, часто вместе с ним ездил в область и стал пробивать много интересных и выгодных решений. Так, в начале 1947 года выросла новая контора водхоза, а вместе с ней и поселок для спецпереселенцев: русских и чеченцев. При этом у самого Саренбаева и еще у нескольких казахов — ответственных людей в районе, появились новые кирпичные дома, дачи.
Казалось, что жизнь Арачаева нормализовалась, как вдруг пришло сообщение, что его сына Дакани перевели во взрослую колонию в Челябинскую область, и там, в первый же день, он устроил поножовщину. После этого ему добавили срок заключения и перебросили еще дальше на север, в далекую Воркуту. Переживал Цанка страшно, не находил себе места. И неожиданно появились новые неприятности: его друга Евдокимова перевели на Дальний Восток. В районе полностью поменялась власть. Роль военных уменьшилась, вновь командовать стали партработники и милиция. Новое руководство района решило, что спецпереселенец-чеченец не имеет права быть в руководстве стратегически важного объекта, и Арачаева сняли с должности, но, учитывая прежние заслуги и тому подобное, поставили начальником отдела снабжения. Через месяц сняли Саренбаева и назначили управляющим водхоза Хасанбаева. Последний выгнал с работу всех спецпереселенцев: и русских и чеченцев. А после этого потребовал, чтобы все спецпереселенцы освободили служебные квартиры и дома водхоза. Это было ужасное условие. Никто не хотел покидать обжитое жилище, тем более, что другого и не было. К Арачаеву в квартиру два раза врывалась милиция. Однако Цанка как мог сопротивлялся: достал письма из комитета ветеранов-инвалидов войны, действовал через профсоюз и суд. Ничего не помогало, дали последний срок — 1 июня 1948 года освободить всю жилплощадь водхоза, занятую спецпереселенцами. А дней за десять до этого вдруг случилось неожиданное ЧП для всего района: в пустыне обнаружили служебную машину Хасанбаева, а водителя и самого управляющего не было. Их так и не нашли. Во всем обвинили чеченцев. Больше всех затаскали Арачаева, но доказать ничего не смогли — и потихоньку все улеглось.
После этого в водхозе назначили нового начальника — тоже казаха, бывшего помощника Саренбаева, он не стал поднимать жилищный вопрос, и более того, восстановил в должности Волошина, а Арачаеву дал самую вольготную должность — инженер по технике безопасности.
…Осенью 1948 года пришло письмо от сына, в котором Дакани сообщал, что ему предложили вместо заключения в тюрьме служить в армии пять лет и он выбрал это предложение. Еще через месяц пришло новое письмо, в нем сын писал, что служит в Хабаровском крае и все у него хорошо. Писал он из армии регулярно, и вдруг письма перестали приходить. Заволновался Цанка не на шутку. Два-три раза в неделю писал письма, посылал телеграммы — ответа не было. А в июне 1949 года вызвали Цанка в военкомат, где сообщили страшную весть — его сын Арачаев Дакани погиб, выполняя поручение Советского правительства, вручили справку о смерти. Позже отец узнал, что погиб его сын в Северной Корее.
Не вынес этого Цанка, сдало его сердце, а после и слабые легкие дали о себе знать. Слег Арачаев, не мог вставать. Может, так бы и умер, но помогли земляки — ухаживали за больным по очереди, не отходили от него ни днем, ни ночью. А Волошин дважды ездил в Кзыл-Орду за лекарствами, потом из Алма-Аты по почте его жена выслала очень редкие медикаменты… Ничего не помогало. В сентябре у Арачаева обнаружили туберкулез. После этого положили в районную больницу. Ситуация не улучшалась, и тогда вновь при помощи Волошина Арачаева перевели к отдельный бокс санчасти водхоза, где за ним стала персонально следить опытный врач из спецпереселенцев Клавдия Прокофьевна Тимошенко.
В апреле 1950 года Цанка вышел из санчасти, а в июне, ровно через год после гибели сына, приступил к работе, и в это же время ему в голову пришла бредовая идея — поехать на Родину, на Кавказ, в родное Дуц-Хоте. Он решил, что перед смертью должен выполнить завещание матери — поставить могильные памятники на родном кладбище-газавата ей и всем остальным покинувшим этот свет Арачаевым… А после этого всё… Жизнь — опостылела…